Постапокалипсис, в котором я живу - Алла Грин Страница 32

Она потормошила Марка за куртку, чтобы быть услышанной, и сказала:

–Марк, мне все это не нужно. Я пойду домой.

–Но у тебя нет больше дома, Гордон,– сказал он, закурив сигарету.

И Ева вдруг поняла, что он прав.

Перед Евой возникли две карты, и кажется, Марк успел заложить за нее деньги. Она опустилась на стул.

Ева слышала свой собственный голос как будто издалека. Она не была уверена, что он принадлежит ей.

–Тогда, если обыграю тебя, то уйду куда захочу.

Она не могла поверить в то, что сказала это. Или это была уже не она?

–По рукам.

Вся атмосфера вокруг Евы незаметно переменилась: ее поступками уже руководил кто-то другой или что-то другое. Она не помнила, как началась эта ночь, и кажется, не помнила того, что было перед этим днем за все прошедшие годы.

Она не помнила, что случилось с Городом Гор, и почему она оказалась в этом баре.

Ей прежде не везло в картах, она играла в них всего несколько раз в жизни, но сегодня был особенный день: она переиграла самого Касселя. Пари, которое они с ним заключили перед самой игрой, потеряло для нее вдруг смысл и значимость. Вернуться домой? Ну, уж нет! Ей понравилось смотреть, как от неясной злости горят его глаза. Словно в ней щелкнул какой-то переключатель.

Люди, окружающие ее, стали теперь все до одного дружелюбными, закутанными в одеяло неустанного веселья, способного сокрушить любое горе. Заряжаясь этим настроением, Ева Гордон чувствовала себя как никогда лучше. Ей больше не хотелось искать в толпе лицо Игоря. Ей не хотелось больше ложиться спать, чтобы воскрешать его образ во снах. Она почти забыла собственное имя.

Она ушла из-за стола и перестала чувствовать себя Евой Гордон – беженкой-сиротой, лишившейся дома. Она чувствовала себя просто незнакомкой среди людей, которые ничего о ней не знали, ничего не подозревали о ее печальном прошлом. Она кружилась в толпе так, будто это было лучшим, что она когда-либо делала в жизни. В Городе Гор она почти никогда не ходила танцевать, когда летними вечерами в доме Халецких собирались развеяться под музыку. Но сегодня ее ноги не чувствовали никакой опоры, она словно порхала над полом, а в глазах мелькало мерцание света – самого приятного света в мире.

Она смутно понимала, что пьяна.

Марк уже давно пропал из виду, уйдя с каким-то человеком в другой конец бара. Вокруг Евы была толпа незнакомых людей, и ее ничто не тревожило, кроме подступающего кома к горлу.

Вскоре она заметила рядом какого-то мужчину – он подошел к ней и говорил что-то, но из-за музыки она не могла разобрать, что именно. Однако в один момент Ева услышала: он шепнул ей на ухо что-то плохое, одну непристойность, и она ощутила короткий испуг – развернулась и пошла прочь, потому что заметила, что начинает себя чувствовать не совсем хорошо.

Она остановилась у барной стойки, где было тихо и почти пусто. Глубоко дыша, она медленно приходила в себя и пыталась сообразить, сколько прошло времени. Она видела в окне почти ровную полную луну; стояла глубокая ночь и на улице еще не светало. Чувство удушения покидало ее.

Словно из ниоткуда рядом возник Марк Кассель. Подойдя почти бесшумно, он оперся локтями о край деревянной панели и закурил.

Ева была как в тумане последние минут двадцать, а может и больше. Но туман рассеивался, и Ева заметила, что начинает трезветь.

Она обратила внимание, что громкий гул давно сменился медленной мелодией. Половина зала вышла на улицу, охладиться и покурить. Немногие танцевали по парам посреди зала.

Кассель поднял свои черные глаза к ее зеленым, и Ева ощутила неясное смущение, потому что Марк внимательно разглядывал ее лицо.

–Ты сегодня красивая,– произнес он.

Ева напомнила себе, что Марк пьян. А вот алкоголь в ее собственной крови начал стремительно иссякать.

Он протянул ей руку. Выше локтя она была перевязана. Ева почувствовала жалость к нему и осознала свой долг.

Она устало выдохнула:

–Ладно, только если после этого мы сразу уйдем.

Марк кивнул, и Ева последовала за ним.

Они плавно очутились в сверкающем полумраке помещения, между широкими рядами полупустых столов. Ладонь Марка непривычно легла на ее талию, отчего Ева невольно вздрогнула. Прожектор по очереди тускло освещал их лица, когда они медленно кружились, и встречаясь раз за разом с глазами Марка, Еву настигала неловкость. Она отводила взгляд.

–Помнишь тот день, когда мы познакомились?– спросил он, нарушив мягкое звучание мелодии.

–Не знаю,– прошептала она, соврав.

–А я помню его хорошо. Вплоть до фраз, которые ты мне сказала.

В глазах Евы отражалось мерцающее пламя свечей, расставленных по столам. Она знала, что близок тот момент, когда Марк начнет переходить границы, что было в его привычном стиле, особенно, если он пьян. По ее расчетам, это должно было произойти даже немного раньше. И она осознавала, что теперь пришло время его остановить.

–К черту прошлое, Марк,– уверила она.

Но ее слова не имели для него никакого значения.

–Ну же, Гордон. Сделай приятно умирающему человеку.

Он наклонился, чтобы ее поцеловать. Еву это не удивило. Она резко отвернулась в сторону, и ее взгляд упал на заставленную стаканами барную стойку. Но Марк не намерен был сдаваться и внезапным рывком притянул Еву к себе, на этот раз чересчур близко. Она глубоко вдохнула от неожиданности.

–Марк, отпусти меня,– потребовала она, отталкивая его.

Они остановились и больше не кружились в танце.

–Имей совесть, Гордон!

Он сделал очередное наступление. Плотно обхватив руками ее спину, головой он подался вперед так, что они почти соприкоснулись губами, но Ева стремительно оттолкнула его, случайно задев рукой белую повязку. Та упала на пол, обнажив кровавую рану в разорванной куртке.

Марк застыл и теперь молча смотрел ей в глаза.

Пытаясь справиться с приступом злости, Ева тяжело дышала и продолжала стоять на том же месте, решая: уйти ей прямо сейчас или в следующую секунду. Но в одно мгновение ее взгляд невольно опустился на рану. Скользнув по ней глазами, Ева съежилась и тихо шепнула:

–Мне жаль.

Марк резко подорвался и стремительно понесся куда-то вглубь собравшейся ночной темноты.

–Мне жаль, что нам придется терпеть тебя еще долго,– бросила она ему в след.

Тогда Марк остановился и сам посмотрел на свою руку – там был всего лишь очень глубокий порез.

На маленькой ладони ребенка лежала пара камней-сережек. Обрамленные тонкой золотистой каймой, камни отбрасывали блики в глаза, насыщая отраженное в них солнце зеленью.