Дело о полку Игореве - Хольм ван Зайчик Страница 32

«Ну вот», — подумал Баг удовлетворенно. Безо всякого труда он извлек находку и, убрав ее за пазуху, двинулся обратно, к окну.

«Интересно, — размышлял, пользуясь коротким досугом, Баг на ходу. — В поведении безумных всегда есть своя логика, зачастую даже более четкая и однозначно читаемая, нежели в поведении нормальных, то есть всегда раздираемых противуречиями людей. Ее лишь надо понять, и тогда многое может стать ясным. Ад-Дин не оставил книгу в доме, взял с собой. Значит, буквально ни мгновения без нее не мог. Но, готовясь взлететь, не бросил, например, вниз, а припрятал. Берёг… Что ж он, вернуться собирался, что ли? Из полета? Похоже на то. Полетаю, мол, и обратно на карниз, а тут, ни мгновения не теряя, — к любимым страницам… Вот ведь как интересно».

Это могло что-то значить. Но с тем же успехом могло не значить ничего.

Багу не терпелось развернуть газету и открыть книгу. Что же там, три Яньло, такое сокрыто?

Хвала Будде, сегодняшнее деятельное мероприятие, кажется, завершилось. Баг уже предвкушал, как обрадует удрученного телесными скорбями еча: вот она, книжка-то! И может, успеет домой хотя бы до полуночи и оттуда, никуда не торопясь и отбросив суетное, позвонит Стасе…

В боярском кабинете было темно.

Совсем темно.

Свет, недавно зажженный Багом, вновь не горел. А вечерние сумерки за время гуляния над бездной успели смениться ночной тьмой. В царстве трубок царил непроглядный мрак.

«Надо же! — подумал Баг, осторожно, еле-еле высовываясь из-за края окна. Нет, ничего не видать. Хоть глаз коли. — Или ни с того ни с сего разом перегорели все лампочки, или… Очень подозрительно, ну очень… Ладно».

И он, в броске преодолев подоконник, упал на пол и мгновенно перекатился туда, где, по его представлениям, был боярский стол — стол оказался немного не там, где ожидалось, и Баг врезался в него коленом.

Над головой что-то пронеслось с хищным стремительным шипением — и гулко тукнулось в стену.

Баг, скорчившись за столом, вытянул вверх руку и осторожно, совсем беззвучно пошарил поверху — там, между «Керуленом» и бронзовым письменным прибором в виде трех медвежат, резвящихся на поваленной сосне, он оставил свой меч.

Меча на столе не было.

Кипяток — ну, во всяком случае, нечто весьма к нему по температуре близкое — оказался и впрямь благом, и Богдан лишний раз помянул добром друга, с наслаждением ощущая, как тягостный свинец в конечностях и пояснице плавится и покидает измученные члены. Верная, заботливая Жанна, донельзя обрадованная редкой возможностью всерьез поухаживать за усталым мужем, насыпала в ванну каких-то одной ей известных, появившихся в жилище минфа вместе с нею ароматных, дающих обильную пену солей — и теперь Богдан, пожалуй, впервые в жизни расслабленно возлежал, запрокинув голову и не шевелясь, по уши в белой пене, ровно кусочек банана в рыхлой толще варварского кушанья «Даниссимо».

И размышлял.

Общая картина дела покамест не складывалась. Слишком много было побочных обстоятельств, о которых нельзя было сказать хоть с какой-то степенью уверенности, имеют они отношение к сути происходящего или нет. Но то, что происходит некий сложный и многоходовой, как выражаются закоренелые человеконарушители, «наезд» на достославное производственное объединение почтенного Лужана Джимбы — в этом сомневаться, пожалуй, было уже сложно.

На то, что из всех высокотехнологичных предприятий улуса именно в «Керулене» не все в порядке, указывало уже относительно давнее самоубийство начальника стражи предприятия. Что-то было в этом самоубийстве такое — неуловимо схожее с происшествиями, череда коих столь трагично и столь стремительно принялась разрастаться в последние дни.

Кроме того, из головы Богдана никак не шла сегодняшняя прощальная сцена у тренировочного зала. Гокэ проявили несомненный интерес к деятельности александрийских человекоохранителей. Что с того, что Люлю и Дэдлиб такие милые люди? В конце концов, именно хорошим людям в наибольшей мере свойственно уважать и блюсти интересы своей родной страны, ничего в этом нет и не может быть предосудительного — пока способы и средства такой заботы не начинают приносить прямой вред другим странам и их обитателям. Страна и семья — понятия сходные, так учил еще великий Конфуций. Разве можно назвать хорошим человека, который не заботится о своей семье и не готов ради нее, прямо скажем, на многое? Никоим образом нельзя. А вот человека, который ради своих близких вырвет кусок маньтоу из рук чужих детишек, мы называем человеконарушителем со всеми вытекающими отсюда последствиями… Так и тут. Кстати, как мимоходом упомянул нынче Баг, этот Дэдлиб — довольно известный у себя на родине человекоохранитель. Не следует ли уже установить за нихонским князем и его спутниками негласное наблюдение?

Ведь единственный серьезный соперник «Керулена» расположен за рубежом…

Тут все как будто сходилось.

Только вот при чем тут ни в чем не повинное, радостное и благостное «Слово о полку Игореве»?

Случайность? Совпадение?

Даже если так — хотя уж слишком нелепым и необъяснимым получалось такое совпадение, — зачем Ртищев жег несчастную книгу? Непосредственно перед тем, как выброситься из окна? Да столь тщательно, что даже обложка сгорела и, если бы не показания Галицкого, установить, что за книга погибла в пламени камина, так никогда бы и не удалось?

Это странно…

Так или иначе, первоочередные задачи на завтра, а может, даже и на остаток сегодняшнего вечера, ясны.

Нужно постараться выяснить, во-первых, приложил ли как-то руку к появлению налоговой челобитной сам Джимба? Если нет — это ничего не значит, конечно: прер Джимба вполне мог ни сном ни духом не быть замешанным в появлении этого документа и его внесении на рассмотрение Гласного Собора — но, так или иначе, в принятии и утверждении такой челобитной Джимба, несомненно, заинтересован.

И если да — это будет свидетельствовать о многом.

Нужно подробно разобрать историю развития отношений «Керулена» с заокеанскими соперниками. Скажем, вот как: не нарушит ли принятие челобитной и вызванное им резкое увеличение доходов «Керулена» то хрупкое равновесие, которое существует между Ордусским объединением и, например, североамериканцами?

В пользу «Керулена», разумеется…

Ведь приток денег — это расширение исследовательских планов, это увеличение продукции, это удешевление производства, это… весьма многое.

Нужно пройтись по файлам самых горячих сторонников принятия челобитной. В том числе Ртищева и ад-Дина. И вот под каким углом зрения: когда они стали этими самыми сторонниками? Как? Что в это время происходило в их жизни? Не возникало ли у них каких-то явно новых знакомств, например? Причем, например, с одними и теми же людьми?