Обсидиановый пепел - Анна Восковатая Страница 33

Днем он ненавидел леди Феникс, но искал с ней встречи. Хотел убить, но играть ему нравилось больше. Если его кошечка отправится в Бездну — мир потеряет для него краски. Он и так черно-белый с тех пор. Но плевать ему было на то, что сердце иногда до сих пор ноет. Она предала его, значит — так ей и надо. Только сомневался он иногда, что Магда так уже его предала, как и Роррдиган — его самое большое угрызение совести.

Сделал большой глоток, надеясь поскорее забыться. Но облегчение не приходило. Даже не смотря на то, что позволил своему организму опьянеть. И какого демона его так понесло тогда? Какая муха укусила? Зачем?

Он знал ответ на этот вопрос, но заставлял себя верить в то, что все было правильно.

Дверь открылась и в комнату без стука вошла девушка. Их черты лица будто повторяли друг друга. Сестра настолько похожа на него, что Домерк ни на мгновение не сомневался, что Лоран сказала ему правду. Стоило стать перед зеркалом, как любые сомнения в их родстве отпадали. Когда Лоран узнала, что у нее есть брат — поспешила найти его, рассказала историю семьи. Теперь у них общая боль и общая ненависть.

Домерк уже привык к бесцеремонности сестры. С появлением Лоран у него появилось то, о чем он когда-то мечтал — семья.

Около 20 лет назад

Он закрывал глаза, чтобы не видеть этого. Закрывал уши, чтобы не слышать криков и рыданий матери, когда отец в пьяном угаре избивал супругу. Не слышать его ругательств и криков. Не видеть, как отец пинает мать ногами за то, что она нагуляла фивского ублюдка.

Домерку и самому неслабо доставалось вместе с матерью. А мать всегда пыталась защитить своего единственного сына от мужа. Тот избивал мальчишку чуть ли не ежедневно почти с младенчества, как только увидел белый пушок на голове у родившегося малыша.

Когда-то в их деревню пришел магистр Вилор. Отец приволок сына во двор. Его брань и вопли до сих пор стояли в ушах. Но Домерк раз и навсегда понял, что ему в грубой форме указали на родного отца, который «не торопится забирать своего ублюдка».

В тот день привычные крики матери вдруг резко оборвались и сменились хрипами. Домерк набрался смелости и заглянул в комнату. Пьяный отец спал за столом, а мать, раскинув руки и устремив в потолок невидящий взгляд, лежала на полу в луже собственной крови. Из ее груди торчал кухонный нож.

Мир юного Домерка взорвался. Боль была такой оглушительной, что мальчик поддался ей, окунулся в горе, теряя себя. Практически не помнил, как вытащил нож из груди матери и всадил в спину приемного отца.

Тот даже не проснулся, только дернулся во сне.

А Домерк вынимал и снова всаживал нож ему в спину, впервые получая наслаждение от горячей крови, которая брызгами украшала одежду и лицо.

Остаток вечера прошел, как в тумане. А после пришли жители деревни. Домерка скрутили и, проклиная, поволокли на суд к местному лорду. Хотя по чести толпа едва не устроила самосуд над «фивским ублюдком», который и был остановлен услышавшим о беспорядках лордом.

Ночь мальчишка провел в подвале. То время практически стерлось из его памяти. Душевная боль была такой силы, что заглушала все остальные эмоции. Безумие призраком летало рядом. Как говорили потом стражники, узник всю ночь качался и подвывал, будто демон Бездны: окровавленный, с сумасшедшим взглядом и перекошенным лицом.

Задержавшийся в гостях у вассала магистр спас тогда юного Домерка от суда. Отмыл преступника, привел в чувство и принял в школу будущих правителей, когда услышал историю о вечных издевательствах приемного отца и убийстве матери.

В тот день сломленный, едва не попрощавшийся с рассудком ребенок, поклялся стать достойным своего кровного отца. Поклялся прославить свое имя на всю Симфонию И тогда Вилор признает наконец свое отцовство.

Домерк все свое свободное время посвящал учебе и тренировкам. С замиранием сердца ожидал личных уроков с магистром, обучавшем его магии природы. И в конце одного из таких уроков, он не смог сдержаться. Юношеская вспыльчивость и желание признания дали о себе знать.

Парень упал на одно колено перед своим учителем и огорошил Вилора признанием:

— Я — ваш сын!

Боялся поднять голову, боялся увидеть неприятие во взгляде в тайне обожаемого им отца.

Магистр Вилор молчал какое-то время, но после спокойно ответил:

— Боюсь, что ты ошибаешься, парень. Я никак не могу быть твоим отцом. Я не знал твою мать, но если бы и знал ко времени твоего рождения я уже год как был связан клятвой верности.

Домерку казалось, что ему дали пощечину. Он был уверен, что магистр Вилор его отец. Разве не были они похожи? Разве не жила в той деревне семья, которая воспитала магистра? Домерк много раз слышал от местных, что Вилор родом именно из этих мест. Когда умерла сводная сестра магистра, тот забрал племянницу Дамаск к себе на воспитание.

Воспитывал приемыша хилфлайгона наравне с сыном Марком.

Почему же отказывается от Домерка? Стыдится? Не считает равным своим воспитанникам? Домерк никогда не любил родных детей Вилора. Заносчивые, самовлюбленные гордецы. Никогда не обращали внимания на соучеников, общаясь только втроем. Любимчики судьбы: полукровка фивирет, которого никто и никогда не называл ублюдком, целитель, в котором души не чаяли все вокруг и девочка, занявшая его место в семье. Чем они заслужили то, чего сам Домерк был лишен?

Обида затаилась глубоко в душе и стала тем самым толчком, который заставил его пообещать себе стать самым могущественным человеком Симфонии. Доказать, что он лучше их всех. Показать отцу, как тот ошибся, не признав его. Домерк ушел в Долину Водопадов, получил кольцо. Огнем и мечом доказал, что лучший. Только поздно. И этого он не простит никогда.

Домерк, испытав знакомую боль, от воспоминаний и не сбывшихся надежд, очередной раз отхлебнул из бутылки. А ведь было время, когда почти позабыл о невзгодах детства. И все это началось с появления на пороге юной девчонки с раскосыми зеленющими кошачьими глазами.

У него дыхание перехватило от красоты посетительницы, которая явилась наниматься к нему на службу. А когда дотронулся в случайном прикосновении, будто с ума сошел. Желание обладать ею было таким нестерпимым, что пришел в себя только, когда лишил девчонку девственности на собственном столе.

Услышал ее тихий стон, увидел сжатые в кулаки руки и боль в ее красивых глазах. Но и остановиться не мог. Целовал ее, просил потерпеть, двигаясь в ней, понимая как был груб. Чувствовал, что сдохнет от вины, если она заплачет. Но ее глаза остались сухими, только губу закусила и вогнала ногти в его плечи.

А после стоял перед ней, обнаженной, на коленях и умолял о прощении, чувствуя себя последним мерзавцем и насильником. Вспоминал, как отец избивал и насиловал мать и проклинал себя, что не сдержался.