Игрушки для императоров. Лестница в небо - Сергей Кусков Страница 33

Боец всегда при оружии, в столовой, в спальне, в туалете. Без него он – никто. За пределами «имперского» сектора солдаты расквартированных там частей даже в увольнительные ходят вместе с ним. Тем более за пределами планеты. Для нашего государства и общества это норма, и я только что стал частью этой нормы.

Отныне я – солдат. Боец. Настоящий. Именно это означают ее слова. И требования ко мне теперь такие же настоящие, взрослые.

«Игры кончились, Шимановский! Ты хотел взрослой жизни – получай! И отвечай за нее по полной программе, без скидок».

Я вытянулся в струнку и козырнул, благо на мне был шлем.

– Так точно! Слушаюсь, сеньора инструктор!

Той моя реакция понравилась.

– Пошли, соискатель Шимановский. Будем делать из тебя человека!

* * *

Мною, как и в прошлый раз, занимались трое. «Первая», еще одна, до сей поры незнакомая тетка с суровым лицом и рваным шрамом на щеке, «Вторая» и Катарина. Сеньора майор, уже переодевшаяся в форму, в основном стояла в стороне с планшеткой, в которую время от времени что-то записывала. Остальные постоянно со мной общались, давали задания и объясняли непонятные моменты.

Для начала я повторил свои упражнения на дорожках, теперь в скафандре и с иглометом за плечом. Ну, скажу я, это что-то! Совсем не то, что бежать налегке!

Мешало все. В доспехах я не чувствовал земли, опоры, постоянно норовил потерять равновесие и завалиться в сторону, позорно растянувшись на земле. Несколько раз даже растягивался, чуть не умерев со стыда. Инструкторская группа делала вид, что не замечает, но про себя тетки мило улыбались.

– Ничего, поначалу всем сложно с доспехами, – подбодрила чуть позже Катарина, когда увозила домой. – Вначале все падают. К доспехам надо приноровиться, подстроиться. И это не так сложно, поверь. Зато потом сможешь спать в них, и, если они не надеты, будешь чувствовать себя голым.

Я пыхтел и отмалчивался. Она права, через это надо пройти и привыкнуть. Но есть ли у меня на это время?

Время, как оказалось, было. Точнее, инструкторская группа сделала все, чтобы оно появилось, не щадя меня.

Кроме чувства потерянного равновесия, доспехи мешали при движении, сопротивлялись, приходилось постоянно прилагать усилия, чтобы банально сдвинуться с места. Вроде небольшие усилия, но зато постоянные. Одна из инструкторов на мое замечание об этом отве тила:

– А представляешь, на что будет способно твое тело, если после такого тренинга включить гидравлику?

То, что тело адаптируется к доспеху, я понял, когда к вечеру, обессиленный, еле-еле смог стащить его. Я настолько привык напрягаться, переставляя с места ноги и двигая руками, что чуть не упал, делая первый же шаг налегке. Чем вызвал волну смеха.

– Привыкнешь! – ласково похлопала меня по плечу «Первая», помогавшая теперь уже снимать доспехи.

Я кивнул. Сил отвечать не осталось.

Если первый раз я занимался после школы, то есть не так уж много, всего несколько часов, и вымотался настолько, что чуть не проспал на занятия, то теперь, после целого дня тренировок, еле-еле передвигался. Тело болело полностью, с головы до ног, от постоянной раскачки лишенных гидравлического привода сочленений и суставов, от постоянной гонки и ускорения в непривычном скафандре, да еще с неизменным оружием за плечом, мешающим нормально двигаться. Это был ад.

Катарина, успевшая переодеться, повела меня в гараж, посадила в машину, села рядом и протянула бутылку с каким-то темным шипучим напитком. Я глотнул. Освежающе!

– Что это?

– Хорошая штука, – улыбнулась она, заводя двигатель. – Придает бодрости. На время. До дома тебе хватит, поесть, помыться и спать. Завтра не проспи.

В ее голосе я смог рассмотреть заботу и сочувствие. Впрочем, не пересекающие некую грань показного безразличия.

– Постараюсь, – буркнул я, чувствуя, как боль переливается из сустава в сустав, из мышцы в мышцу.

– Ты как, держишься?

Я кивнул.

– Я думал, ты отменила мне занятия в школе, чтобы я не пересекался с Кампосом, который обязательно захочет выяснить подробности. Или с дуболомами его папочки. А ты, оказывается, вон для чего.

Она усмехнулась:

– Да, действительно, в школе тебе лучше не появляться. Какое-то время. – Она помолчала. – Сегодня мой мнимый шеф с подачи главы корпуса должен был с ним связаться. С Кампосом. И объяснить, что его сын не прав. Но ты сам понял, причина не только в этом.

Я тяжело вздохнул и откинулся назад, проваливаясь в полудрему. Да, не только в этом. Хотя и в этом тоже.

Что ж, ей виднее. У нее в таких вещах есть опыт, до чего мне расти и расти.

Я не знал, как вести себя с матерью. Тяжело было видеть, как она на меня смотрит. С укоризной. Прекрасно понимает, со мной что-то не так, но в подробностях разобраться не может. Действительно, что думать на ее месте, если сын, имевший на неделе столько проблем в школе, вдруг пропадает неизвестно где вечерами, заявляется побитый и немощный, еле-еле хватает сил дотянуть до постели, и при этом не говорит ни слова? И сейчас, запихивая в себя ужин, я вдруг осознал, что, если не расскажу сегодня, случится что-то нехорошее.

– Это все она, да? – не выдержала долгого молчания мать.

Я покачал головой.

– Она тут ни при чем. То есть при чем, но косвенно.

– Это все после свидания с ней, – продолжала давить мама. В ее голосе слышались боль и отчаяние. – Ты другой, Хуанито. После того свидания стал совсем другим. Я не узнаю тебя. Что происходит, сын?

Я тяжко вздохнул и протянул руку, накрывая ее ладонь своей.

– Мам, я тебе сейчас одну вещь скажу, только ты не ругайся, ладно?

Она подумала и кивнула. Внутри ее колотило.

– Постараюсь.

– Это не только из-за нее.

И медленно, не торопя события, все-все обстоятельно рассказал. Про Бэль – мод-аристократку. Про Кампоса. Про мое решение навсегда изменить свою жизнь. Про беседу с сеньорой Тьерри и ее обещания мне. И даже про то, что не вижу в своей школе ничего хорошего в плане перспективы.

– Ты сам так решил или кто подсказал? – подняла вдруг она голову, выслушав.

– Сам.

Не поверила. Ну да ладно, главное – не осуждает.

Ее реакция оказалась странной. Пока я рассказывал, она не перебивала, не устраивала разнос, не обвиняла, дескать, щенок, что придумал, куда лезешь. Только слушала. Когда я все-все рассказал, у нее будто отлегло от сердца. Она встала и потрепала меня по голове.

– Какой же ты у меня взрослый, сынок!

Затем расплакалась и прижала к груди.

– Ты не злишься, мам? За мой поступок? Я ведь даже не посоветовался!