Меч мертвых [= Знак Сокола ] - Андрей Константинов Страница 33

Это были две женщины. Впереди выступала старуха, статная и седовласая, а за ней поспевала молоденькая девчонка. Обе пришли на лыжах, но видно было, что долгий переход их утомил. Ишь, обрадовались торной дороге, сняли лыжи и пошли дальше, держа их в руках…

Харальд нахмурился, заметив, что девка была хромоногая, причём если не отродясь, то давно. Так не ходят случайно подвернувшие ногу на повороте лыжни. Была в девкиной неуклюжей походке какая-то особая ловкость, говорившая о давней привычке.

Они с Искрой переглянулись и оба подумали об одном и том же. В Новом Городе, ясное дело, имелись увечные: кривые, горбатые, косорукие. Но всё это были свои, знакомые, добрые люди. Что же до чужих… От чужого даже и от бесскверного телом чего угодно можно дождаться, а от калеки… Если у человека в зримом мире что-нибудь умирает – рука, нога, глаз, – это значит, что недостающая часть оживает в Исподнем мире, за смертной чертой. И радоваться тут нечему, ибо миры должны быть сами по себе. Плохо, если где-то открывается между ними хоть неприметная щель. Мало ли, что вздумает сквозь ту щель проскользнуть…

– Гой еси, славные молодцы, – между тем окликнула их старуха. – Подскажите нам, сирым: не этот ли город люди Новым зовут?..

Говорила она по-словенски. Искра открыл рот, чтобы учтиво поздороваться со старухой, ибо даже неведомый дух, покинувший лес в облике человека, ценит приветное слово и готов добром отплатить за гостеприимство… Но пожелать бабке долгих лет и здоровья он в тот раз не успел.

Потому что с Замятниного двора, оставшегося у них с Харальдом за спиной, долетел крик. Жуткий, безумный крик, от которого вмиг одичали и шарахнулись кони. Парням понадобились долгие мгновения, чтобы усмирить ошалевших животных и не вылететь при этом из сёдел. За это время они успели признать низкий мужской голос и сообразить, кто кричал.

Сам хозяин двора.

Друзья впоследствии с трудом могли вспомнить, как разворачивали коней и гнали их во двор. Крик длился, но неожиданность миновала – лошадки присмирели и поняли, что лучше слушаться седоков.

Калитка во двор оказалась заперта изнутри, но Харальду было не привыкать. Покинув седло, он мигом оказался на той стороне, отпер. Судя по голосу, Замятня находился в клети, и молодые воины вдвоём ринулись туда через двор. После сёдел ноги были немного чужими и совсем не такими резвыми да послушными, как обычно. Искра даже поскользнулся и чуть не упал, но и это минуло – не слишком широк был двор, добежали вмиг.

Замятнины хоромы были устроены как у всех людей, кто мог себе это позволить: тёплая изба, рядом с ней клеть и между ними – сени. Удобно в холод и непогоду ходить через них туда и сюда и во двор. Харальд с разбегу налетел на дверь – и тут заперто!

Замятня в клети закричал снова.

– Кое-кто тише вёл себя, когда ему врезали орла, – сказал сын конунга и проворно отбежал от двери на десяток шагов. Пригнулся, выставил плечо – и шарахнул им в добротные доски. Дверь, сделанная на совесть, тяжко содрогнулась, но запор выдержал. Харальд, не тратя времени попусту, взял новый разбег. Искра прикинул про себя, что следует делать: искать топор?.. Разбирать крышу?.. Бежать за людьми?.. И решил, что на обходные пути, пожалуй, не было времени. Подскочил к Харальду, обхватил его – и вместе с ним с налёту грянулся в дверь. Засов внутри заскрипел, но опять выдержал.

…С какого разу он всё-таки подался, Искра не помнил. Только то, как шептал в ухо насмешливый голос: вот они, твои грамотки, твои небесные звёзды!.. Кому нужна твоя премудрость, что толку от неё, когда – так-то вот?!. Кажется, подоспели те пришлые женщины, взялись помогать… Искра заметил их смутно. Он успел понять, что они с Харальдом никогда не вышибут проклятую дверь, а Замятня, которого в клети, видимо, сажали на кол, вот сейчас изойдёт жутким хрипом и смолкнет…

Прочный железный засов наконец заскрипел, пискнул – и покинул расшатанное гнездо. Произошло это под напором двух крепких молодых тел внезапно: парни кувырком влетели вовнутрь, унося с собой попавшее под ноги деревянное ведёрко и меховой плащ, висевший у двери на деревянном гвозде.

Искра, выпутываясь из него, подумал: если ещё и клеть заперта…

Она оказалась не заперта. То есть, может быть, кто-то и пытался там затвориться, но дверь вынесли ещё до прихода друзей. Кто? Ясное дело, Замятня. И уж вынес так вынес, не как они, неуклюжие. Раскрошил в щепы, с петель снял!..

И стоял посередине клети, качаясь, как пьяный, и прижимал к груди что-то, уходившее вверх.

На полу валялась опрокинутая скамеечка и стоял чудом не разбитый ею маленький глиняный светильник. В нём, похоже, совсем кончилось масло: хилый язычок пламени шипел и моргал, собираясь погаснуть. Ребята были только что со двора, с яркого утреннего солнышка. Однако увидели.

Плясунья Смага висела под кровельными балками, просунув голову в петлю. Всей одежды на ней было – коротенькая, выше колен, шёлковая рубаха, да и та липла к телу, присохнув красно-бурыми пятнами, а внизу ещё и бесстыдно задралась до пупа. Тому виной был Замятня, который, обхватив Смагу за бёдра, пытался её приподнять, выпростать из петли, но в одиночку – да ещё ошалев от горя и страха – это сделать никакой возможности не было.

Рослый Харальд мигом поставил скамейку, вскочил на неё и перерезал верёвку острым ножом. Схватил безвольное тело под мышки и помог опустить его на берестяной пол. И вот тут началось! Трясущийся Замятня рухнул рядом с девушкой на колени, принялся исступлённо целовать закрытые глаза, спёкшиеся губы, тонкую шею, перечёркнутую багровым следом верёвки…

– Уберите его!

Это возговорила старуха, и голос прозвучал повелительно. Харальд с Искрой почувствовали себя точно кони, которых лишают воли колени седока и повод в крепкой руке. Захотелось повиноваться. Парни дружно схватили Замятню за плечи, оттащили назад. Пока он невнятно рычал и боролся, стряхивая их руки, старуха и подоспевшая хромоножка занялись Смагой. Бабка тронула шею невольницы, проверяя, бьётся ли живчик, потом надавила на рёбра и с силой дунула в рот. Ничего!.. Девка возложила ладони на Смагины виски, плотно зажмурилась…

Замятня, кажется, понял: если дивную плясунью что и вернёт, то вовсе не его бессмысленные поцелуи. Он перестал вырываться и только раскачивался, стоя на коленях. Искра и Харальд молча смотрели когда на неподвижную Смагу, когда на Замятню, убивавшегося о том, что сам погубил.

А потом всё-таки произошло чудо. Смага задышала, со стоном начала поднимать руки к шее… Замятня так и бросился было к ней.

– Цыц! – шёпотом прикрикнула бабка. – Напугаешь, злодей!..

И Замятня, с которым в Новом Городе и самой стольной Ладоге никто, кроме боярина Сувора Щетины, не решался мериться силой, – послушался. Сник, точно от удара, совсем уткнулся в пол всклокоченной головой. Харальд заметил, как ходуном заходили его плечи. Он плакал.

Старухины пальцы снова легли на нежную шею рабыни, стали бережно растирать, изгоняя след впившейся петли. Смага опять застонала, выгнулась, попробовала оттолкнуть её руки. Хроменькая улыбнулась, провела раскрытой ладонью по её трепещущим векам. Слов при этом она никаких не шептала, но Смага как будто услышала что-то очень хорошее. Обмякла на полу, задышала ровнее…