Северные волки - Елена Гуйда Страница 34

Но чаще мерзнуть не получалось. Бьерн гонял ее так, как Тор великанов. Даже в самый холодный из дней, казалось, что она скачет по раскаленным углям. В средине осени, когда землю уже засеял снег, а по водам фьорда пополз лед, за таким занятием их застал Хальвдан.

Берта не сразу заметила его, уворачиваясь от ударов Бьерна, что все реже настигали ее. Зато заметил Бьерн.

— Позволишь? — вытащил он секиру из-за пояса, не сводя глаз с раскрасневшейся Берты.

И не дожидаясь ответа, нанес первый удар. Берта едва успела отскочить, как за ним последовал еще один. Еще и еще. Некоторые она отражала, но больше вертелась, как и говорил Бьерн. Иногда пыталась наносить их сама. И скоро увлеклась этим танцем. Губы ее растянулись в улыбке, а кровь вскипятил азарт. И видела, как стал улыбаться Хальвдан, снова и снова стараясь достать ее. Наверное, из-за этого она и замешкалась, получив по ноге тупой стороной Великанши битв. И свалилась на мерзлую стоптанную землю. И тут же с досадой сплюнула.

— Кажется, по весне я смогу пополнить хирд не только воинами, но и воительницами, — сказал Хальвдан, глядя на хмурого Бьерна. — Как думаешь?

— Думаю, что весной еще рано брать ее с собой. Но вот следующей…

— Я буду готова до весны, — сказала Берта, поднявшись.

— Берта, до весны не так много времени, — попытался вразумить ее Бьерн.

— Я справлюсь. И для меня будет честью занять место за веслом Режущего Волны, Хальвдан Любимец Богов.

— Что ты творишь? — рычал Бьерн, когда Берта скрылась в доме. — Зачем тебе это?

— Кто бы мне самому ответил на этот вопрос, — обронил Хальвдан, с тоской глядя на дом своего кормчего и кровного брата.

Инглин, дочь ярла Олафа Удачливого, жена хевдинга Хальвдана Любимца Богов, сидела перед отполированным диском из серебра в доме отца и смотрела на свое отражение. И оно вызывало теперь глухую злость.

За столь короткое время померкла ее красота, что сравнивали с рассветом над фьордами. Женщина, которая смотрела на нее, была измучена. Кожа ее посерела, а под глазами залегли темные тени. И винила она в том своего мужа, что вернувшись из похода, не касался ее. Разве что раз. И то был настолько пьян, что его ласки приносили больше боли, чем наслаждения. Поначалу Инглин что только не делала, чтобы снова увлечь мужа. Долго откисала в горячих ваннах с молоком, чтобы кожа ее снова была нежной. Прикладывала к лицу куски свежего сырого мяса. И порой казалась самой себе моложе своих лет. Но он все равно даже не смотрел в ее сторону.

О причине она узнала позже. От смешливого Кнута, который, не желая того, рассказывая о походе уже в сотый раз, посеял сомнения в сердце Инглин. А уж доброе семя быстро выросло в подозрение и расцвело уверенностью, что фракийская колдунья украла любовь ее мужа. И если бы Инглин не пожертвовала столь многим, смирившись с тем, что стала его женой, то может не так бы грызло ее это. Но фракийка была не так хороша собой и со временем, может Хальвдан бы пресытился ею, и вернулся на ложе Инглин. Только она знала наверняка, что муж даже не подходит к колдунье. Разве что раз. Но это вряд ли можно было назвать свиданием влюбленных. А значит, он просто разлюбил жену. И это разжигало в груди Инглин такой пожар, что грозился испепелить ее дотла. Она могла простить ему то, что он брал на ложе других женщин. Но простить пренебрежение было выше ее сил.

Треснул в руках деревянный гребень и тут же полетел в замешкавшуюся рабыню. Молоденькая девушка. Ее бабкой была фракийка, что отец привез из похода, после которого прославился, как ярл Олаф Удачливый.

Норны отмерили отцу Инглин долгую жизнь, потому, наверное, так много на ней узлов. И так мало даровали ему детей. Сразу после того, как не вернулся из похода Ульрик, Торнвист сдала. Остальных ее детей боги забирали еще младенцами. И пока его бороду не посеребрила седина, а тело его было сильно, отец взял еще одну жену в дом. Красавицу Сванхильд. Они не ладили с первой женой. И, кажется, Торнвист вздохнула с облегчением, когда Сванхильд отправилась к Хель, произведя на свет Инглин. Но и девочку не позволяла себе обижать, страшась гнева своего мужа. Вскоре и саму ее забрали боги. Инглин было уже больше двух десятков зим. А отец ее стал настолько стар, что не решился взять в дом новую жену. Хотя Инглин знала, что причиной было другое.

— Это потому, что я отказался от наибольшего дара, что могли подарить боги, — сказал он однажды, когда его спросили о том, почему он не возьмет еще одну жену и не обзаведется, наконец, сыном. — Они прокляли меня, за то, что позволил ей остаться. И будет нечестно обрекать на смерть еще одну женщину. Все знали, о ком он говорил. И шептались, что это не боги, а Гесса Колдунья прокляла Олафа Удачливого. И пусть он стал ярлом, а корабли его всегда возвращались полными добра и в том же количестве, что отплывали от берегов Норэгр, но он все равно не знал покоя. Да и может ли обрести покой тот, чье сердце осталось на далеком берегу Фракии.

Зато Инглин досталась вся любовь отца. Она не знала нужды, а все ее капризы исполнялись тут же. А когда отец порывался оторвать голову Хальвдану, то именно Инглин отговорила его. Заверив, что рада замужеству.

Даже сейчас, стоит сказать одно слово и отец бы вызвал Хальвдана на суд богов. Но Инглин не пошла бы на это. В руках отца уже не было прошлой силы, а лишить его жизни… Даже если он и отправится в Золотые Чертоги. А ее Хальвдан сможет изгнать. Даже не смотря на то, что рожала ему сыновей.

С этими совсем не праздничными мыслями Инглин и вышла в пиршественный зал. Но едва на лицо упал свет — тут же улыбнулась, как привыкла, едва. Чтобы к серости ее лица не добавились проклятые морщины. Обвела взглядом то множество народа, что съехалось со всей округи, дабы пировать под крышей дома ярла Олафа Удачливого.

Их было великое множество. Воины и простые бонды, их жены и дети. Были и бродячие скальды, что по проходу праздников разнесут в своих висах и кенингах весть об удаче вернувшихся из похода воинов. И станут петь о красоте Инглин Огненнокудрой. А дочь ярла не смела показать перед ними слабости. Дочь великого прославленного воина должна сохранить свое обычное, чуть холодное, выражение лица.

Именно такой, холодной и неприступной она подошла к отцу, и улыбнулась, глядя в серые, как сталь его меча, глаза. Но он не взглянул на нее. Смотрел в зал, и лицо его выражало недоумение и неверие в то, что видел.

— Ты словно увидел свою фьюлью, — усмехнулась она, глядя как округляются его глаза, и резко развернулась.

— Боюсь, что так и есть, и боги призовут меня совсем скоро.

— О чем ты? — нахмурилась Инглин.

— Скажи дочь, ты видишь девушку с темными волосами и огромными глазами в лисьем плаще? Или мне следует готовиться к погребальному костру?

Инглин отыскала взглядом ту, о ком говорил отец.

— А, нет! Не спеши в Золотые Чертоги. Пируй сегодня здесь. Это фракийская вельва, что Хальвдан привез с собой. Ее называют Бертой Фракийкой, — и тут же встрепенулась. — Ты знаешь ее?