"Огненное зелье". Град Китеж против Батыя - Владислав Стрелков Страница 34

Кубин помолчал немного, утер выступившую слезу и продолжил:

– Я брата перевязал, а он глаза открыл и улыбается. А у меня прям мороз по коже. Олег бледный весь. «Что это они? За что?» – спрашивает. А меня самого трясет, и не знаю, что сказать. Тут Кулибин подходит. «Посмотрите, господа», – говорит и показывает саблю. Мы не понимаем, в чем дело. А он говорит: «Это же булатная сталь». Нам, если честно, это ничего не говорило, а Кулибин поясняет: «Такие, как эта сабля, делались очень давно. Сейчас их можно встретить только в частных коллекциях или в музее». Потом хмыкнул и сказал: «Вы не поверите, господа офицеры. У этих бандитов нет огнестрельного оружия. Только сабли, клевцы и по три ножа на поясе. Еще короткое копье, то бишь рогатина, и вот это». И Николай Петрович вытянул руку, из которой выпал железный шарик с полкулака на кожаном ремешке. Кистень. «Я осмотрел всех семерых, у каждого почти одинаковый набор подобного оружия. Судя по ним, эти бандиты как будто из Древней Руси попали сюда». Евпатин тогда и спросил: «Что делать-то будем?» Я посмотрел на Олега, он был совсем плох. Надо срочно к доктору его везти, а как? Кулибин оглянулся и сказал: «Николай Александрович, поймай лошадей. Матвей Власович, мы с тобой срубим две елки и сделаем волокушу. На ней, чтобы не растрясти, Олега повезем». А я спросил: «А тела как? Убрать с дороги?» Кулибин поднял палец: «Тела оставим для полиции. Как доберемся до Подольска или до первого отделения, полиции и сообщим».

– Не знали мы тогда, куда попали, – горько усмехнулся дед Матвей. – В какую ИСТОРИЮ вляпались. Каламбур какой-то.

– Пока Евпатин ловил лошадей, мы срубили пару елок и связали их комелями. Положили потник на ветки и перенесли Олега на волокушу. От комеля привязали веревку к седлу коня. На него сел Евпатин. С одной стороны волокуши ехал Иван Петрович, с другой я – и смотрел на Олега. Боже мой, с такими ранами не выживают, я знаю. Но если доставить в госпиталь, то надежда есть. Через три версты мы выехали на поле, за которым увидели селение. Кулибин огляделся и удивленно произнес: «Странно. Тут должна проходить железная дорога». – «Может, ты путаешь, Иван Петрович?» – спросил Евпатин. «Нет, Николай Александрович, я не путаю. Странно это. Место как будто то, но ощущение такое, что железнодорожное полотно свернули, насыпь сровняли и все деревьями засадили». Кулибин показал на часовню, стоящую на пригорке посреди селения: «Едем туда. Там спросим, куда нас нелегкая занесла». Мы подъехали к селению и по околице проехали до часовни. Селение, домов в тридцать, как будто вымерло. Людей нигде не было видно. Мы спрыгнули с лошадей, и Евпатин постучал в дверь часовни. Дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул священник, маленький, одетый в черную рясу, подпоясанный простой веревкой, на голове островерхая шапочка, на ногах лапти. «Мир вам, добрые люди. Что ищете? Куда путь держите?» – спросил он и достал из-за двери икону, которую стал держать у груди. Мы перекрестились. Священник поднял брови: «Никак христьяне?» Кулибин шагнул вперед: «Православные мы, отче». А священник спросил: «Зело странно одеты вы, мыслю, из дальних краев путь держите?» – «Ты прав, отче, из дальних краев. А что это за место, как называется? И где все люди?» Священник убрал икону и ответил: «Подолом сие место называют. А люди попрятались, вас увидав». Я спросил: «А доктор здесь есть?» – «Кто?» – не понял поп. «Ну, врач, санитар, целитель, наконец». Поп смотрел, не понимая. Я показал на волокушу: «Там раненый у нас, его лечить срочно надо». Священник махнул рукой на ближний к часовне дом: «Везите к дому Фомы Кустахи. Там остановитесь, а я позже подойду. Как имя уязвленного?» – «Олег», – ответил я. Кулибин вдруг спросил: «Скажи, святой отец, какой сейчас год?» – «Год 6715 от Сотворения мира», – ответил поп и скрылся в часовне. Иван Петрович отвел нас в сторону и сообщил: «Господа, вы обратили внимание на дома? Посмотрите на окна. Они обтянуты чем-то серым. Возможно, промасленной бумагой или, скорей всего, бычьими пузырями». Мы посмотрели на окна домов. И точно, ни в одном доме не было стекол. А Кулибин продолжил: «Я тут подумал, господа офицеры… Первое – проснулись не там, где уснули. Второе – нападение бандитов, одетых в доспехи времен Мономаха. Третье – нет железной дороги там, где она должна быть. Четвертое – это окна. Я не видел даже в самых нищих домах окон без стекол. А тут? Пятое – священник сказал про год шесть тысяч семьсот пятнадцатый от Сотворения мира, а это тысяча двести седьмой год. Я не сомневаюсь в нормальности священника». Он помолчал. «Вывод один – мы попали в прошлое, и сейчас тринадцатый век. Матвей Власович, ты в истории силен, кто в тысяча двести седьмом году великий князь?» – «Всеволод Юрьевич, по прозвищу – Большое Гнездо». – «Вот, – поднял палец Кулибин, – от этого и будем отталкиваться». – «То есть?» – не понял Евпатин. «Обживаться тут будем». Евпатин расстроился: «А домой что, не попадем уже?» Кулибин пожал плечами: «Как? Вот и я не знаю. Кстати, господа. Сколько патронов осталось? У меня полный барабан и еще шесть патронов». «У меня тоже», – сказал Евпатин. Я похлопал по карману и достал револьвер. Откинул барабан: «У меня только шесть выстрелов, господа». Иван Петрович вздохнул: «Будем беречь. Придется обходиться холодным оружием, надеюсь, уроки фехтования вами не забыты? Вот и славно, а с остальным оружием потренируемся».

Мы подъехали к указанному священником дому. Евпатин соскочил с коня и заколотил кулаком по воротам. С минуту подождав, ударил по воротам сильней. Из-за ворот спросили: «Кто там?» Кубин громко сказал: «Ты Фома Кустаха? Открывай, святой отец на постой к тебе нас определил. Раненый у нас есть. В дом его надо». Ворота скрипнули и раскрылись, к нам вышел мужик лет сорока. Одетый в простую рубаху до колен, подпоясанный кожаным ремешком, на ногах штаны и босой. Поклонился: «Проходите, бояре». Повернувшись, крикнул: «Лукерья! Светлицу приготовь, воды согрей». Олега осторожно занесли в дом. Дом был большой. Большая печь посередине избы, казалось, занимала всю жилую площадь. Олега мы пронесли в огороженную комнату. Впереди, постоянно говоря: «Вот сюда» и «Осторожно, порог – и пригнитесь», семенил хозяин. Олега положили на широкую лавку, застеленную матрацем, набитым соломой. Укрыли одеялом и вышли в сени. Кулибин положил руку мне на плечо: «Матвей, оставайся с братом, а мы за трофеями. Знать бы сразу, взяли б еще там. Но кто знал? Смотри тут…» Сколько времени их не было, не знаю. Я погрузился в такое отчаяние. Как во сне, я наблюдал, как обмывают и перевязывают брата. Потом вдруг рядом оказался священник и что-то делал, оказалось, отпевал. Я и не сразу понял, что Олег умер. В себя пришел от того, что по лицу мне хлестал Кулибин и говорил: «…ицер ты или нет, приди в себя». Я вдруг обнаружил себя перед могилкой с небольшим деревянным крестом. Могилой… брата…

Кубин замолчал, глядя перед собой.

– Что дальше было, Матвей Власович? – спросил я, когда пауза затянулась.

– Как же давно это было. Все и не вспомню. Ясно помнил день первый, а потом как-то размыто все. Помню, как к Москве подъехали. Непривычно было видеть небольшой деревянный кремль с малым посадом вокруг. Потом поступили на службу в дружину к Великому князю Владимирскому.

* * *

На большой холстине я разрисовывал карту района, как ее помнил, – все изгибы реки Керженец с впадающими в нее речушками и ручьями. Ставил точки населенных пунктов, но не подписывая их, просто так было проще всю топографию вспоминать. Соответственно, я пояснял, что это за точки. Кубин и отец Григорий иногда подсказывали мне известные им ручьи и овраги.