Белые Волки Перуна - Сергей Шведов Страница 34

И в следующую ночь опять полыхнуло, а потам среди белого дня разыгралась нешуточная гроза, от которой у боярина Блуда закололо в боку, а вбежавшая со двора Славна заорала благим матом:

- Пропадём все, как есть пропадём из-за князя Ярополка.

Хотел боярин её оттаскать за волосья, чтобы не болтала при челядинах чего ни попадя, но потом только рукой махнул. Такой страшной грозы в эту пору никто не помнил. Так что не только дурёхе Славне просятся на язык слова:

- Прогневил княж Ярополк Перуна.

Торговый ряд выгорел чуть не дотла, а с того пепелища до Блудовой усадьбы руной подать. А коли полыхнёт усадьба, то с кого спрашивать - с Перуна или с его печальника щербатого Бакуни?

Сорвался боярин из усадьбы, а вслед ему ропот несётся из киевской толпы:

- Прогневил княж Ярополк Перуна.

С тем и прибыл боярин Блуд в Детинец и прямо с порога, углам не поклонившись крикнул:

- Бежать надо, князь, иначе беда - откроют киевляне ворота Владимиру, а то ещё пожгут старшину, кто супротив новгородцев скажет слово.

У Ярополка и без того лицо смурное, а от слов Блуда он и вовсе тёмен стал. Сидел в своем кресле князь нахохленным гавраном, бессильно опустив руки-крылья, и боярину вдруг отчего-то ударило в голову – не жилец. Нечем жить князю Ярополку, а не то что властвовать. Выгорело у него всё нутро, а пепел от пожарища проступил на лице. И стоять под рукой Ярополка теперь смертельно опасно, рано или поздно, но рухнет он на земь истлевшим дубом, поломав кости своим ближникам.

- Бежать тебе надо в Родню, княж Ярополк, там и стены надёжные и припасов хватит, чтобы пересидеть лихолетье. А тем временем народ опамятует под рукой Владимира, которая только на расстоянии ласкова, а уж как доберётся до горла, то мало не покажется.

Боярин Блуд о себе хлопочет, жалко терять нажитое. Но это не большая вина, ведь и князь Ярополк тужит о себе, а не о киевлянах. Ярополкова вина в страданиях народа начальная, а значит главная. Он толкнул камень, который покатился с горы, собирая за собой всё, что без этого толчка оставалось бы в равновесии, а потому и не вправе Ярополк с других спрашивать. Пусть поток времени всё расставит по своим местам. Не исключено, что Владимир, взяв чужое, этим чужим поперхнётся, а Ярополку зачтено будет его смирение. Не каждый способен уйти с великого стола, осознав свою вину.

- Скажи Одинцу, пусть готовит дружину. В ночь выступим через Южные ворота. Ты боярин, со мной поедешь в Родню. Не могу тебя оставить на съедением волнам, а остальные ближники пусть решают сами.

У Блуда от княжьей заботы заурчало в животе - неужели догадался Ярополк, что ближник мыслями не чист? Хотя в чём же вина боярина, коли князь слаб и не может править. А Блуд ещё в здравии и силе, и этой силы ему хватит на добрых два десятка лет, если, конечно, его не лишат жизни чьей-нибудь злой воле. И принесла же нелёгкая его в Детинец с советами. Как-нибудь и без боярина Блуда сообразил бы Ярополк, что пришла пора уносить ноги.

Одинец, ражий детина, с длинными чуть не до колен руками, глянул недружелюбно на Блуда из-под мохнатых бровей, но княжьему приказу перечить не стал. Блуд надумал было попрощаться с жёнами да наказ дать челядинам, как вести себя в отсутствие хозяина, но всё тот же длиннорукий Одинец только глазами резанул в его сторону:

- Не велено.

Хотел было боярин удариться в крик, но потом, кинув умом, передумал. Если князь сказал, то Одинец не выпустит. Как бы ещё не вздумалось Ярополку назвать боярина Блуда изменником, да распорядиться напоследок по своему.

Полдня промаялся боярин, места себе не находя под княжьим кровом, а к вечеру выступили - Блуд одесную князя, Одинец ошую, а впереди и сзади притихшая дружина. Князь бежит с великого стола, так чему тут радоваться. Вслух никто не роптал, но по напряжённым лицам ощущалось - не одобряют. Беглый князь - нищий князь, а дружина, как волчья стая, всегда ищет добычу.

Видели или не видели новгородские дозоры исход из Киева Ярополка, сказать трудно, но никто не воспрепятствовал бегству и не послал вслед погони. Ночь была тиха и звёздна, разве что ветерок долетавший с Днепра тревожил гривы борзых коней, да чудились впереди неясные тени грядущих бед. А Ярополк так ни разу и не обернулся на покинутый город, словно ничего важного и дорогого для себя в Киеве не оставил.

Киевские ворота дрогнули по утру, когда проскучавший всю ночь в дозоре Ладомир готовился уже к дневному отсыпу. Войнег не слишком любезно толкнул его в бок:

- Никак киевляне решились на вылазку?

Пересвет сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул, и тут же в стане новгородском ударили в било. Белые Волки уже вскочили на коней, а из киевских ворот никто носа не высунул.

- Похоже, что они нас зовут в гости, - сверкнул зеленым глазом Пересвет.

Ладомир оглядел придирчивым взглядов своих побратимов: всемером, конечно, города не берут, но ведь за плечами целое войско, помогут в случае киевского коварства.

Выскочивший из шатра при звуках била князь Владимир с удивлением увидел, как на опущенный, киевский мост въезжают молодцы в волчьих шкурах. По приметным волосам в одном из них он опознал Ладомира из рода Гастов, а потом уже обернулся к подоспевшему Добрыне:

- Что происходит, воевода?

- Князь Ярополк этой ночью бежал из города, оставив великий стол пустым.

Прав был, выходит, Добрыня, когда удерживал Владимира от напуска на Киев - покняжил Ярополк да и вышел. Об этом мгновении думал когда-то Владимир в Гольдульфовом горде, и дорога до киевского великого стола казалась тогда почти такой же долгой и трудной, как дорога до звёзд. А вот долетел он стрелой Перуна до киевских ворот и сломил Ярополка, меча не обнажив.

- Войдём победителями? - спросил князь у Добрыни.

- Нет, - покачал головой воевода. - Пусть киевская старшина попросит - в том чести больше.

И в этом прав умный Добрыня - не по силе следует войти в стольный град, а по правде. Не в одной чести тут дело - татей да разорителей народ только терпит, а любим народом только тот, кто с ним хорош. Ни гостем пришёл в Киев Владимир сын Святослава, ни завоевателем, а законным князем, и с этой минуты кто из киевлян к нему с добром, к тому и он с открытым сердцем.

Въезжали Волки в ворота с опаской, и у входа едва не обнажили мечи. Показалось им вдруг, что двинулась на них вся киевская рать, и только потом, приглядевшись, поняли, что не ратиться едут эти люди, а кланяться. Впереди старшина при мечах, но, без доспехов, а следом выборные от чёрного люда, эти и вовсе безоружны.

Худой боярин выдвинулся вперёд и остановился в двух шагах от Ладомира:

- Здравы будьте, мечники.

- Спасибо на добром слове, боярин, - усмехнулся Ладомир. - И тебе здравия, коли ворота открыл добром.