Лёлька и Колдун - Марта Алова Страница 35

Но несколько последних месяцев ей начал сниться другой сон. Сон, после которого она просыпалась посреди ночи и не могла заснуть до утра. А потом ходила весь день с одной-единственной мыслью в голове.

Она уже повзрослевшая, сегодняшняя. Стоит на берегу моря… довольно странного моря. Море играет фиолетовыми волнами, а на волнах покачиваются птицы, очень похожие на чаек, только крупнее, у них чёрные крылья с зелёным отливом и такого же цвета хохолки на головах.

Песок под ногами – почти белый, а над головой – голубое солнце. Его лучи уже коснулись морской глади. На линии горизонта море слилось с небом, отражающийся в воде солнечный шар кажется двойным, и от этой красоты и ощущения бесконечности у неё перехватывает дыхание.

Она чувствует запах моря, чувствует, какой необыкновенный здесь воздух – чистый, свежий, ароматный. Такой вкусный, что хочется, есть его ложкой.

Алана смотрит под ноги, и видит там огромных полосатых крабов. Крабы выстроились в колонну по одному и пересекают берег организованной цепочкой в двух шагах от неё. Её смешит эта странная "процессия", она наклоняется и пытается потрогать пальцем самого маленького членистоногого, замыкающего шеренгу. Он смотрит на неё умными чёрными глазами-бусинками и издаёт испуганный скрипучий звук.

– Я не причиню тебе зла, малыш, — говорит Алана. То есть, ей только кажется, что она это говорит, на самом деле она это думает. Но странное дело – она абсолютно уверена, что малыш – крабик её понимает. Он внимательно смотрит ей прямо в глаза, затем поднимает правую клешню и несколько раз качает ею вверх – вниз, будто приветствует. Алана поднимает руку и машет ему в ответ.

Снова слышится скрип, только уже более громкий и однозначно недовольный. Звук исходит из "головы" колонны, возглавляемой упитанным крабом. Он крупнее остальных и его полоски ярче. Алана решает, что это их старший, а может, старшая. Маленький крабик, опомнившись, уползает догонять своих.

Алана окидывает взглядом берег в поисках новых подробностей, и замечает одинокую фигуру, стоящую на каменном валуне.

Это девушка. Высокая, стройная. Стоит, повернувшись лицом к фиолетовому морю, к берегу спиной. На ней обтягивающие брючки из чёрной матовой ткани и белая полупрозрачная блузка-распашонка, перетянутая на бёдрах. Руки девушки сложены на груди, лёгкий морской бриз колышет широкие рукава блузки и длинные чёрные волосы.

Алана подходит ближе. Девушка продолжает стоять к ней спиной, будто не слышит шагов. Хохлатая чайка с криком проносится прямо над её головой, но незнакомка не ведёт и ухом. Её фигура и гордая осанка излучают спокойствие и уверенность. Поневоле она начинает напоминать Алане статую, высеченную из камня.

Алана стоит в растерянности. Она видит блестящие пряжки на мягких замшевых сапожках девушки. Видит кожаный предмет, украшенный неизвестной пентаграммой, висящий на её бедре. Ножны.

Море швыряет волну на уступ и разбивает её о камень. Брызги белой пены окатывают незнакомку с головой. Но та продолжает стоять, не шевелясь, лишь чуть поводит плечом.

"Обернись!" – просит Алана мысленно. И в этот момент понимает – девушка знает, что кто-то стоит за спиной. И не просто знает – ждёт, когда её окликнут.

Алана должна это сделать. Позвать её. Но она не может. Она чувствует страх. Она боится того, что она может увидеть, когда девушка обернётся.

Она стоит ещё какое-то время, собираясь с духом и вдыхая полной грудью необыкновенно чистый и свежий воздух морского побережья. Потом делает последний шаг вперёд, приняв окончательное решение позвать незнакомку. И… замирает, понимая, что не знает её имени…

В этом месте сон всегда обрывался. И каждый раз Алана просыпалась, и каждый раз, раздумывая, что же может он обозначать, не могла отделаться от навязчивой мысли:

"Уважаемые родители! Не оставляйте, пожалуйста, детей без присмотра!"

******

Алана сидела в полной тишине, с выключенным телевизором, задумчиво разглядывала нетронутую курицу и два девственно чистых столовых прибора. Неведомая сила, направлявшая её весь сегодняшний день, ушла. Она была в пустой квартире совершенно одна. Мирно тикали настенные часы – бабушкины любимые. Бабушка умерла четыре года назад, а стрелки всё продолжали отсчитывать секунды.

Она открыла бутылку шампанского ("Вдова Клико" была обнаружена внутри букета, бешеные деньги вообще-то, но спасибо Никитосу за очередной красивый жест). Налила шипучую жидкость в оба бокала, один взяла за тонкую хрустальную ножку, слегка прикоснулась его краешком ко второму. Тишину прорезал мелодичный звон хрусталя.

– С днём рождения, Лёлька, – прошептала Алана так тихо, что едва расслышала саму себя. Затем крепко зажмурила глаза, пытаясь загнать внезапно хлынувшие слёзы обратно, и осушила содержимое бокала залпом.

И тут в дверь позвонили.

******

Костюм для школы ей всё-таки купили. И спортивную форму, и тетради, и новый портфель. Отец даже снизошёл до того, чтобы позвонить бабушке и свалить на неё почётную обязанность приобретения всех этих принадлежностей, так что первого сентября девочка отправилась на линейку при полном параде и даже с цветами.

– Без веника можно было бы и обойтись, – пробурчал отец, на что бабушка, ради спокойствия внучки решившая не обострять отношений, убедила его, что купила гладиолусы на свою пенсию.

Алана сильно подозревала, что бабушкина пенсия и без цветов основательно перекрыла "лимит", выделенный отцом на её сборы в школу, но о своих догадках, как и прежде, никому не рассказала.

В новом пятом "Б" её встретили спокойно, хотя и не особо восторженно. Это Алану не слишком волновало – не трогали бы, да и ладно. На то, чтобы водить с кем-то близкую дружбу, времени у неё всё равно не было.

Из хорошего здесь было хотя бы то, что в этой же школе учился и Никита Гордеев, с которым они после её переезда к бабушке почти перестали видеться, и который успел за это время вымахать в широкоплечего, рослого красавца. В школе Никита пользовался авторитетом, его любили все – и учителя, и ученики, и даже суровая гардеробщица тётя Лиза, которую побаивался сам директор, при виде Гордеева-младшего как-то сразу добрела и размягчалась. Одноклассницы Никитоса просто боготворили, а одноклассники уважали, настолько, что обращались к нему исключительно по отчеству: "Михалыч".

Дядя Миша поручил сыну взять шефство над Аланой, и Никита Михалыч добросовестно кинулся исполнять свои новые обязанности. "Шефство" заключалось в основном в том, что стабильно, раз в неделю, он заворачивал в левое крыло второго этажа, где обитали пятиклашки, просовывал лохматую голову в дверь их класса и интересовался вслух, не обижает ли Алану кто-нибудь из местных потенциальных разбойников, грабителей и прочих бандитов с большой дороги. Получив горячие заверения от девочек (напропалую строящих Никитосу глазки), что в коллективе с его подшефной обращаются лучше некуда, он удовлетворённо кивал и отчаливал восвояси, до следующего раза. Алана немного смущалась от этих визитов, но даже такая забота была ей приятна. Да и одноклассники, не смотря на полушутливую форму Никитиного общения, чувствовали в нём силу, стоящую за Аланиной спиной. Поэтому желающих поиздеваться над ней открыто, как это часто бывает в школах с новенькими, особенно такими – диковатыми и необщительными – в новом классе не нашлось. Спасибо и на том.