Другая половина мира - Михаил Ахманов Страница 35

— Все ли они предвидят? — спросил Джеданна после недолгого молчания.

— Нет, родич. Иные предвидят отдельные события, иные странствуют в запредельных мирах, как твой сын, иные одарены необычайной памятью. Вот то, что я знаю о кинну.

— И что же ты предлагаешь? — вновь повторил сагамор.

— Что можно сделать с кинну, родич? Он -- кецаль среди людей, а кецаль в неволе не живет и не покоряется никому… Что ж остается? Или убить, как делали в прошлые времена, освободив от него мир, или…

— Ты думаешь, я соглашусь убить собственного сына? Даже если он — кинну?

— Долгая жизнь на излете своем жжет огнем ненависти и горька, словно земляной плод. Горечь эту понесут они людям… горечь своих потерь, ибо кинну, приобретая многое, многое и теряет, — медленно произнес Унгир-Брен. — Подумай, какую ответственность перед людьми и богами мы берем на себя, родич.

— Земляные плоды бывают горькими, сладкими и пресными, но все их можно употреблять в пищу… после надлежащей обработки, разумеется.

Старый аххаль хмыкнул.

— С другим твоим отпрыском, с Фарассой, такого не получилось. Хочешь, чтобы Дженнак стал подобен ему? Но еще более злобным, более коварным и неизмеримо более могущественным? Ибо Фарасса, этот гриф-падальщик, всего лишь главенствует над твоими судьями, твоими глашатаями и твоими лазутчиками, а Дженнаку предназначено сесть на ковер власти… — Унгир-Брен внезапно повысил голос: — Горечь эту понесут они людям, словно посев зла, и немногим из них суждено, не очерствев сердцем, справиться с болью утрат и сохранить в себе человека.

Сагамор долго молчал — так долго, что солнце успело скрыться за холмами, и яркие звезды усеяли небеса. Потом он сорвал цветок орхидеи, похожий на зев ягуара, вдохнул его тонкий аромат и произнес:

— И все-таки мы его не убьем, родич. Не убьем… Хайя! Я сказал!

— Клянусь светлым оком Арсолана, я и не собирался давать такой совет! Я его люблю, и он дорог мне, как и тебе, родич… возможно, дороже всех моих сыновей, внуков, правнуков и их потомства. — Аххаль поднял чашу, словно приветствуя восходящий месяц. — Есть другой способ, позволяющий сберечь жизнь твоему сыну, и ты, я думаю, догадываешься о нем. У Дженнака чуткое сердце — так пусть укрепят его испытания; у него светлый разум — пусть станет он исполненным мудрости и света; Дженнак обладает силой — пусть же умножится она десятикратно. Понимаешь, родич, кинну должен заплатить за то, чтобы остаться человеком, и пусть сын твой заплатит. Заплатит кровью и мукой — своей кровью, а не той, что пролил в поединке с этим юным тайонельцем.

— Все на свете имеет свою цену, как сказано в Книге Повседневного, — медленно произнес сагамор. — За плащ из шерсти платят серебром, за полные житницы — потом, за любовь — любовью, за мудрость зрелых лет — страданиями в юности. Ты это имеешь в виду, родич?

— Да, — Унгир-Брен допил вино из тонкостенной фаянсовой чаши, украшенной изображениями сражающихся керравао. Недолгое время он разглядывал сосуд, потом задумчиво произнес: — Не натянув лук, не подстрелишь керравао, повелитель. Дженнаку предстоит это усвоить.

— Тогда Фарасса…

— …пусть делает, что хочет. Ему кажется, что я — старый глупец, мечтатель, затворившийся в храме среди своих пергаментов, древних масок и статуй. — В темноте Джеданна уже не мог различить лицо аххаля, но чувствовал, что тот улыбается. — Что ж, превосходно! Я даже готов подыграть ему, и тебя прошу о том же. Разумеется, мы будем приглядывать за ним… за ним и за Дженнаком… Это легко; среди жрецов нет людей Фарассы, но кое-кто из его лазутчиков больше предан Священному Очагу, чем братству барабанщиков. — Старик сделал паузу, потом добавил: — Знаешь ли, родич, говорят, что в Чак Мооль есть один легкий путь и тысяча тяжелых; так пусть твой сын пройдет их здесь, на земле, пройдет все или столько, сколько успеет. Пока мы с тобой живы…

— Пока мы живы… — эхом откликнулся Джеданна.

— Ну, ты же знаешь, как это бывает в наши годы, — голос старого аххаля был спокоен. — Сегодня ты полон сил, но завтра вдруг появляются морщины, потом седеет волос, выпадают зубы, плоть высыхает на костях… Два-три месяца — и конец!

— Сагамор кивнул, припоминая смерть Гиратты, своего отца, и старших родичей.

— Да, я знаю, Унгир-Брен. Хвала Шестерым! Они одарили нас долгой жизнью, но избавили от бессильной старости. Когда приходит срок, мы уходим в царство Коатля быстрее, чем растет маис.

— Быстрей, чем птенец керравао набирает вес, быстрей, чем сладкое вино превращается в крепкое! И в том наше счастье, родич, — жрец негромко рассмеялся. — Но мы еще поживем, поживем… Мы еще увидим, как возмужает твой сын, твой наследник! Да будет его сетанна высока, как горы Запада! Пусть он сражается и странствует, пусть теряет и находит, пусть видит свои сны и учится мудрости у богов. Чем сильнее удары молота, тем крепче клинок, верно?

— Нелегкую судьбу предрекаешь ты моему сыну. — Джеданна, заметив, что все еще держит в руках цветок орхидеи, протянул его старику. — Я бы хотел, чтобы жизнь его была благоуханной и прекрасной, как эти лепестки.

— Так не получится, мой повелитель, так не получится! — Аххаль бережно принял цветок и вдохнул его аромат. — Власть всегда тяжкое бремя, а ему выпало жить в иные времена, нелегкие и бурные… Ты и сам знаешь, что они уже на пороге, уже стучатся таранами в наши ворота. Люди покидают свои Кланы, уходят из селений в города или ищут новые земли, подальше от рук сахемов. Кейтабцы с Островов плавают в Сеннам и Тайонел, в Коатль и Арсолану, и скоро корабли их измерят Бескрайние Воды, расширят мир до тех пределов, где запад смыкается с востоком… Они пойдут в океан, я знаю, я в этом уверен! Здесь же, в Верхней Эйпонне, будет война, большая война, долгая, как тень владыки смерти… Придет день, и рубежи Великих Очагов соприкоснутся, и там не стрелы засвистят, а загрохочут метатели огненного порошка и громовые шары; не отряды пойдут в набег, а целые армии двинутся друг на друга… Скоро все будет захвачено и разделено, всякий клочок земли обретет хозяина, как случилось это с побережьем Ринкаса. Да, так будет, и тогда мы удивимся, сколь мала наша Эйпонна!

Джеданна кивал головой, слушая эти речи. Все верно, все правильно… Ось Мира, протянувшаяся от полюса до полюса, кажется огромной, но так ли это на самом деле? Север верхнего материка покрыт непроходимыми лесами, в коих обитают кровожадные дикари, Народы Тотемов; за ними — только льды и снега, где могут выжить разве лишь желтокожие туванну… Берега Кейтабского моря поделены: если идти вдоль них, то из земель Одиссара попадешь в Очаг Коатля, затем — в Юкату, в города Перешейка, в Арсолану и Ренигу. Там, на юге, за морем, вдоль побережья тянутся плодородные равнины, но им уже нашлись хозяева — арсоланцы и кейтабцы. А дальше — непроходимые дебри Матери Вод и Удел Сеннама.. Да, невелика Эйпонна, и разделить ее будет непросто. Разве и сам он не мечтал о древних городах Юкаты? О плодородных землях тасситской прерии? Об атлийских горах, где добывают золото и серебро?

— Таким будет мир Дженнака, — сказал Унгир-Брен, — и коли ему повезет выжить сегодня и сохранить свою голову завтра, он станет великим властителем… сагамором над сагаморами!