Кельтская волчица - Виктория Дьякова Страница 35

Но еще большее удивление, граничащее с ужасом охватило Лизу уже через мгновение. Буквы в молитвеннике начали меняться, превращаясь в рукописные. Причем почерк оказывался таков, что по нему трудно было определить, мужской он или женский, человека образованного или малограмотного, сумасшедшего или разумного. Он являл собой странную смесь мужской силы и женской пылкости, с выступающими как когти, резкими подъемами, говорящими о непомерной гордости, с причудливыми извилинами, выдающими коварство, с плотными пятнами, свидетельствующими о чувственности. Все это сочеталось с общим изяществом букв и привычкой изъясняться витиевато и длинно.

Сначала потрясенная Лиза не могла разобрать, что изображают ей буквы, заменяющие собой текст в молитвеннике, но постепенно она прочла:

«Девочка моя, моя незабудка, я страдаю по тебе, я жду тебя трепеща от любви к тебе. Приди ко мне, я буду ждать тебя у задней калитки, если ты захочешь узнать истинное наслаждение страстью, страстью, которой никогда не одарит тебя смертный, страстью — огнем, страстью всепоглощающей и безграничной. Приди ко мне, милая моя, я обласкаю тебя, я подарю тебе наслаждение, наслаждение… Наслаждение любовью…»

Несмотря на всю ласковость, в словах чувствовалось что-то устрашающее и болезненно-неестественное.

Подпись оказалась и вовсе неразборчивой. Отдельные буквы ее причудливо переплетались, образуя в целом очертание, напоминающее волка. Дрожащими руками Лиза держала перед собой книгу — она испытывала побуждение тут же сжечь ее на огне, чтобы сразу очиститься от соприкосновения с дьявольским посланием.

Но буквы исчезли сами собой — в молитвеннике снова читались божественные слова. Лиза, словно заледенев, все еще держала книгу в руках. Бессвязные мысли как маленькие змеи копошились у нее в голове и больно жалили ее, терзая. По всему телу то и дело пробегала холодная дрожь.

Выходило, что не имея возможности проникнуть в дом, Жюльетта тем не менее не оставляла своих попыток завладеть ею и приманивала девушку выйти из усадьбы. Уразумев это открытие, Лиза снова ощутила как от самых пальчиков ног ею снова овладевает страх. Захваченная им, девушка резко повернулась на каблуках — ей показалось, что за ее спиной кто-то стоит. Она уже готова была увидеть Жюльетту в развевающемся алом плаще. Но в комнате не было никого, кроме нее самой.

В чуткой ночной тишине отчетливо послышалось, как хлопнул оконный ставень. Не в силах справляться с охватившим ее ужасом, Лиза почувствовала, что больше не может оставаться одна. Она осторожно отодвинула засов и вышла в коридор, держа в руках свечу. Бабушка Пелагея спокойно спала на сундуке, похрапывая с присвистом. Лиза искренне завидовала ей. Старушку не трогали происки француженки Жюльетты, она даже вовсе их не замечала, словно ничего и не происходило в доме князей Прозоровских. Вот и спала себе спокойно. Возможно, даже видела сны. Значит, права матушка Сергия, демон цепляет не каждого встречного, а только того, кто слаб в вере или кого он чувствует, что может сделать слабым и покорным себе. А вот с бабушкой Пелагеей никакому демону не совладать.

Немного успокоившись от близкого присутствия Пелагеи, Лиза прошла несколько шагов по коридору, ступая на цыпочках. Вдруг от дуновения ветра огонек ее свечи задрожал. Приглядевшись, Лиза увидела, что окно в сенях, где спала Пелагея, открыто и оттуда струится свежий воздух.

Почувствовав новый приступ беспокойства, Лиза отважилась подойти к окну и выглянула в него. Внизу никого не было, только круглое светлое пятно рисовала своим светом на желтоватой траве луна.

За спиной девушки послышался скрип. Она резко повернулась — скрипела дверь еще одной комнаты, так же выходящей в сени второго этажа. В этой комнате остановился на ночь месье Поль.

Лиза отошла от окна и приблизилась к двери — она оказалась приоткрыта. Внутри было темно. Некоторое время Лиза сомневалась, испытывая смущение. Войти ночью к молодому мужчине, к тому же недурному собой и холостому — никогда прежде она не допустила бы подобной мысли в голову. Скорее, даже покраснела бы только от намека на подобный поступок.

Но тревожное предчувствие, необъяснимое ей самой, заставило Лизу забыть о стыдливости. Она открыла дверь шире и посвятила свечой внутрь. Комната была пуста. Месье Поля не было в его спальной.

Предчувствие новой, неминуемой беды сковало Лизу. Ведь она сама видела, как пройдя по веранде, Поль де Мотивье направляется в гостевую комнату, которую ему отвели хозяева. Конечно, она не успела предупредить его, чтобы не выходил из усадьбы. В смятении от известия о гибели Арсения, она вовсе даже забыла о Поле.

А что, если он получил от Жюльетты точно такое же послание, как она? Ведь не добившись никакого ответа Лизы, та вполне могла снова переключиться на доктора!

Подбежав к комоду, Лиза стала лихорадочно перебирать лежащие на нем книги в тщетной надежде обнаружить хоть какой-то след. Она почему-то не вспомнила в этот момент, сколь быстро исчезло из ее собственного молитвенника послание Бодрикурши. Увы, ничего обнаружить ей не удалось. Все лежало в полном порядке. Поль вышел из комнаты без всякой суеты — он никуда не торопился.

На этот раз он даже не забыл повязать галстук, который она отдала ему накануне. Куда же он пошел? Неужели?! Неужели Жюльетта все же выманила его к себе? Случись подобное — и это новое несчастье окажется только на совести Лизы. Ведь матушка Сергия серьезно предупредила ее. Неужели, неужели…

Снова послышался скрип — теперь уж скрипело распахнутое в сенях окно. Лиза вышла из комнаты, повернулась и почувствовала, как ее придавливает тяжесть воздуха, идущего на нее извне. В какое-то мгновение стало невыносимо жарко. Никакого дуновения ветерка, только что полного ночной свежести, не ощущалось.

Вдруг весь сад за окном сделался багровым, словно его обуял пожар, послышался сухой треск, но уже через мгновение все деревья снова стали зелеными или желтыми, только очень ярко освещенными, а после снова все погрузилось в темноту.

Какая-то сила бросила Лизу вперед. Сопротивляясь всем напряжением тела, чтобы ее не выкинуло в окно, Лиза уперлась руками в широкий деревянный окаем и перегнувшись, увидела, как между еще мерцающими красным светом деревьями по траве тянется широкий кровавый след. Она закричала — и сама не услышала своего крика. Он застрял у нее в горле, и она закашлявшись, захлебнулась им…

Над усадьбой с псарни тоскливо завыл борзой. Ему тут же откликнулись остальные. Старый денщик князя Прозоровского Яшка, Пелагеев сынок, прищурил кривой глаз, подбитый турком на реке Рымник, привстал с медвежьей шкуры, на которой сидел у костра. Костерок горел небольшой — людей на троих, не больше. Трое и сидели вокруг него: сам Яшка да два охотника, воротившиеся недавно с поисков пропавшего молодого барина Арсения. Над корчагой курился парок, от одного запаха слюнки текли. Возле корчаги лежали три грубо выделанных деревянных ложки.

— Неспокойны курцы (борзые), — проговорил Яшка, оглядываясь, — то ль непогоду чуют, то ли нечистая разгулялася, — зачерпнул ложкой из корчаги, подул дабы остудить, губами попробовал — нет, горячо еще: — где-то наши Ермила с Данилкой, — произнес задумчиво, покачивая ложкой туда-сюда, чтобы остывало поскорее: — засели в гнилом болоте. Ох, не верится мне, что сыщут они Арсения Федоровича тама. Во, вкусно как! — наконец, отведал, причмокнул губами. — Хлебай, братцы, готовое все.