Наковальня льда - Майкл Роэн Страница 35

Он взял меч с собой и допоздна работал в кузнице, мастеря лучшую рукоять, какую только мог сделать. Ему хотелось создать вещь, достойную подобного оружия, пусть даже грубую и неприхотливую. Но как он мог на это надеяться — увечный духом, растерявший былое мастерство? Ему не хватало не только хороших материалов, но и силы сделать из них что-либо стоящее. Элоф плавил и перековывал крохи лучшей стали, какую мог найти, и часто вздыхал, не только от усталости, но и от сознания собственного бессилия. Но, наблюдая за языками пламени, пляшущими в очаге, и слушая заунывную песню ветра, он нашел ритм и гармонию. Постепенно они превратились в мелодию, которую он мог напевать, в музыкальную тему, такую же обширную и сумрачную, как болота, давшие ей начало — благородную, но с темными, печальными обертонами. Казалось, она отражала происхождение меча, и, в конце концов, готовая рукоять пришлась ему по нраву. Четкая форма прекрасно дополняла прямой взмах клинка, доводя его до совершенства, а для захвата он нашел моток посеребренной проволоки, которую можно было сплести в несложный узор. Но самое главное, он точно рассчитал вес рукояти соответственно весу клинка; новый меч был великолепно уравновешен в руке. Это была первая по-настоящему благородная вещь, созданная его руками за много, много дней.

Когда Элоф расплющил и отполировал последние заклепки, он положил меч на наковальню и долго сидел, наблюдая за странными облачными узорами, сбегавшими в свете очага по тугим виткам рукояти. Казалось, ему каким-то образом удалось вложить в свою работу сумрачную ширь болотных небес. Или это лишь игра света? Элоф поворачивал меч то так, то этак, выискивая едва заметные проблески, рассыпавшиеся в разные стороны, подобно пескарикам в мелком пруду. Он не обращал внимания на новые, тревожные ноты в песне ветра, утробно завывавшего над болотами. Словно невидимая рука прижала пламя в очаге и трясла дверь мелкой дрожью.

Когда большая часть ночи осталась позади, Элоф неохотно подумал, что пора ложиться спать. Но как только он встал и отошел от наковальни, дверь сотряслась от громоподобного стука и грубый голос окликнул его снаружи:

— Эй, выходи! Выходи, кузнец с Соленых Болот, мне нужно подковать лошадь! Близится рассвет, и я спешу!

Потрясенный, Элоф застыл в нерешительности: ему показалось, что все зловещие силы, присутствие которых он видел и ощущал в этом месте, собрались вокруг него. Но он тут же устыдил себя за трусость. У него не было выбора. В конце концов, зачем он здесь, если не для того, чтобы помогать путникам в их нужде? Но прежде, чем подойти к двери, Элоф взял меч с наковальни.

Он откинул засов, немного приоткрыл дверь и, охваченный внезапным ужасом, едва не захлопнул ее. На дороге перед кузницей стоял конь исполинских размеров, настоящая боевая крепость, и его дыхание облаками пара уносилось вместе с ветром. Всадник в седле был под стать коню — он казался гораздо выше любого смертного человека. Закутанный в длинный темный плащ, он нес за спиной овальный, заостренный снизу черный щит. На седельной подставке покоилось длинное копье; его тупой конец оставил глубокие отметины на дубовой двери. Незнакомец легко спрыгнул на землю. Полы его плаща разошлись в стороны, звякнул металл, и пламя очага блеснуло на черных доспехах.

Рука Элофа напряглась на дверной ручке, но потом горячая волна гнева и презрения к самому себе затопила его страх. Что толку прятаться за дверью? Пусть этот воин даже восстал из мертвых — он не собирается унижаться перед ним! Элоф сжал рукоять своего нового меча и широко распахнул дверь.

Незнакомец выступил вперед. На его доспехах блистала нагрудная пластина, глянцево-черная, как ночное озеро в лунном сиянии, с пояса свисал огромный двуручный меч в ножнах из того же материала. Он отбросил свой капюшон, открыв высокий черный шлем. Глаза из-под забрала казались темными провалами, но властное лицо с крючковатым орлиным носом и густой черной бородой, пронизанной седыми прядями, оставалось открытым. Жесткие, тонкие губы кривились в странной ироничной улыбке.

Огромный конь нетерпеливо заржал и забил копытом. Элоф медленно опустил свой меч.

— Куда ты едешь в столь поздний час? — глухо спросил он. — И к чему такая спешка?

Не поднимая забрала, воин окинул кузнеца долгим взглядом и произнес глубоким, рокочущим голосом:

— Этим вечером я был в Норденее, а до рассвета должен быть в Северных Землях.

Расстояние, о котором он говорил, составляло по меньшей мере сорок лиг. Оправившись от изумления, Элоф едва сумел сдержать смех.

— Я бы с радостью поверил этому, если бы ты имел крылья, — сказал он.

Взгляд воина не дрогнул, и изгиб его губ не изменился, хотя теперь он меньше напоминал улыбку.

— Если ветер может преодолеть это расстояние, то и мой конь сможет. — Он поднял голову и посмотрел на небо. — Но уже сейчас звезды начинают бледнеть. Займись же подковой, кузнец, и побыстрее!

Элоф кипел от гнева, но безумный воин был прав: он зря терял время. Чем скорее он избавится от непрошеного гостя, тем лучше. Он презрительно пожал плечами, прицепил меч к поясу и подошел к полке с подковами разных форм и размеров. С сомнением покосившись на огромного коня, он выбрал самую большую подкову, положил ее в горн и заработал мехами, пока она не засветилась вишнево-красным. Высокий незнакомец молча повернулся и подвел коня к двери кузницы.

Подперев плечом лоснящийся бок животного, Элоф взял его ногу и согнул в колене. Размер копыта поразил его. Под туго натянутой шкурой играли могучие мышцы — то был настоящий боевой конь, достойный своего устрашающего всадника. Но животное стояло смирно, пока он осматривал копыто. Элоф убедился, что старая подкова была отлита чисто: в массивном копыте не осталось гвоздей, и грязь не застряла в промежутках. Он взял щипцы и вынул из огня новую подкову, вокруг которой дрожал раскаленный воздух. Но когда он на пробу поднес ее к копыту, то, к своему крайнему замешательству, увидел, что она почти на целую треть меньше, чем необходимо. У Элофа не было достаточно металла, чтобы отлить еще одну подкову — оставалось разве что расплавить меньшие. С мрачным видом он поднял подкову и показал ее всаднику, бесстрастно взиравшему на происходящее.

— Слишком мала… — начал Элоф, но тут же замолчал, задохнувшись от удивления и недоверия. Горячий воздух плясал вокруг раскаленной подковы, искажая ее очертания, словно кривое зеркало. Она становилась то тоньше, то толще, извивалась, как живое существо, растягивалась в стороны…

Не в силах поверить своим глазам, Элоф приложил подкову к копыту. Облачко дыма с шипением взметнулось вверх, но огромный конь даже не пошевелился. Когда дым рассеялся, Элоф увидел, что подкова сидит как влитая.

Ветер с воем ворвался через открытую дверь; огни кузницы взметнулись вверх и тут же опали. Элоф почувствовал, как волосы зашевелились у него на затылке. Не поднимая головы, он взял молоток и гвозди, лежавшие под рукой, и быстрыми, точными движениями прибил подкову на место.

Он отпустил ногу животного и потянулся к рашпилю, чтобы подровнять края, но тут кольчужная рукавица опустилась и ледяной хваткой сжала его обнаженную руку. Он поднял голову и увидел, что незнакомец качает головой. Конь заржал и громко забил копытом. Высокий всадник прянул в седло, и его меч зазвенел о доспехи.