Тени Шаттенбурга - Денис Луженский Страница 35

* * *

Дом был старый. Такой старый, что давно рассыпался бы грудой прогнивших бревен и досок, кабы с боков его не подпирали соседи – лавка травника Крюгера и новенькая, крытая черепицей кондитерская братьев Ури. Внутри пахло кошками, по углам висела паутина, а отчаянно скрипучие половицы покрывал слой серой пыли толщиною в палец. И здесь жил призрак. Три года назад в этих стенах убили женщину – Еву Блоссом. Муж застал ее с любовником и пустил в ход тесак для рубки мяса, а затем очень быстро бежал из города и сгинул без следа на извилистых горных дорогах. С тех пор неупокоенный дух будоражил воображение шаттенбургских ребятишек.

На памяти Пауля почти все его приятели хвастались, будто воочию видели Белую Еву. И лично он никому из них ни разу не поверил. Ну разве мог Эрик, сын бакалейщика, войти в старый дом перед самой полуночью? Да толстяк Эри после захода солнца и носу за порог не высунет, чтобы потом его крикливой мамаше не пришлось сыночку портки стирать! А Рутгер – тот ловко загнул, хитрец, что заколоченные двери сами перед ним распахнулись. Ему даже Заноза… даже Альма поверила! Но не Пауль. Ведь дураку ясно – Рутгер наплел про двери только потому, что настоящей лазейки в старый дом ни одной не знает.

В отличие от Рутгера, Пауль такую лазейку нашел. И Альме показал. И побожился, что нынче же ночью в дом залезет и на Белую Еву поглядит.

И ведь сделал – ночью улизнул с сеновала, где обычно спал, к старому дому прибежал, нужную доску отодвинул… Темно было внутри – хоть глаз коли, и вот досада, не запасся Пауль трутом (не успел у мастера стянуть), теперь даже лучину зажечь не мог. Хорошо хоть запомнил днем, как внутри пробираться. На ощупь прополз мимо двух толстых брусьев-опор и приподнял головой рассохшуюся, треснувшую пополам половицу. Здесь тьма уже не казалась непроглядной – с улицы сквозь щели в стенах и заколоченных ставнях сочился лунный свет. Мальчик выбрался из подпола и тревожно огляделся по сторонам: до полуночи еще далеко, но кто их знает, призраков этих, а ну как они и раньше положенного являются? Нет, вокруг было тихо, пусто и пыльно. Сквозь мрак проступали очертания лестницы, ведущей на второй этаж.

Днем он наверх тоже заглянул и знал теперь, что ступеньки не прогнили и держат крепко. Соблазн остаться внизу, рядом со спасительным лазом, он преодолел и белкой вскарабкался по крутой лестнице. Здесь, на втором этаже, окна заколотили не столь тщательно, как внизу, и света сквозь них проходило куда больше. Забившись в угол между дальним окном и наполовину отодвинутым от него сундуком, мальчик даже успокоился немного. От огромного, окованного бронзовыми полосами сундука веяло неколебимой надежностью, а вся комната была отсюда видна как на ладони. К тому же сквозь широкую щель между криво прилаженными на окна деревянными щитами виднелся дом напротив. Там горели свечи, до мальчишеских ушей долетали отзвуки чужих голосов.

Кто жил в том доме, Пауль знал плохо. Видел иногда в городе мамашу и разок даже подрался с сынком – нагловатым, но не шибко ловким парнем. Как бишь его звать? И не припомнишь… Ганс? Курт? Или Карл? Пока пытался из памяти, как из кармана, чужое имя достать, приглушенные голоса стихли и свет в одном из окон первого этажа погас. Не иначе хозяева доужинали, спать собираются. Эх, ведь улягутся – станет здесь, среди пыли и темноты, совсем одиноко. Вот бы они там до самого утра не ложились, а?

Мальчик вздохнул, опасливо оглядел пустую комнату и снова посмотрел в заветную щель. В доме напротив кто-то поднялся со свечой на второй этаж. Должно быть, к спальне – одно из окон было распахнуто настежь, за ним виднелась широкая кровать. На миг появился и пропал силуэт женщины, держащей в руке подсвечник. Ну точно – хозяйская спальня.

Тут Пауль почувствовал стыд: подглядывание – вообще дело нехорошее, а подглядывать за тем, что делается в спальнях взрослых… Ну это же вроде как грех, да? Впрочем, против мальчишечьего любопытства у стыда нет ни единого шанса. Пауль прикипел взглядом к чужому окну.

И скоро – минуты не прошло – увидал та-акое!.. Женщина снова появилась, уже без подсвечника. Она остановилась прямо перед окном, и у паренька аж дыхание перехватило: одежи на фрау не было, ну ни тряпочки! Словно дразня случайного соглядатая, она медленно повернулась к нему обнаженной спиной, да так и замерла. Пауль забыл о призраках. Он заерзал у своей щели, подался вперед и уперся лбом в древний ставень. Тот недовольно скрипнул. Негромкий звук в ночной тишине показался пронзительным, как визг грызущей дерево пилы. Мальчик вздрогнул. А женщина в доме напротив обернулась…

… нет, не обернулась – стремительно вывернула голову. Тело ее при этом не шелохнулось, двигалась одна лишь голова: где миг назад был затылок, там оказалось вдруг лицо. Так выкручивают шею совы, но не люди!

Отпрянув от заветной щели, как если бы старые доски обратились вдруг раскаленными угольями, Пауль присел за подоконником, сжался и рот себе обеими руками закрыл – не крикнуть боялся, просто вдохнуть. Собственное дыхание казалось ему сейчас страшно шумным.

«Господи, не выдай! Укрой! Защити!»

Появись перед ним прямо теперь Белая Ева, он и то не испугался б сильнее.

Ему очень захотелось оказаться далеко отсюда, но мальчик не смел пошевельнуться. Сидел за пыльным сундуком, дышал в прижатые ко рту ладони и обливался холодным потом. Один раз до него донесся полный ужаса вскрик, а потом на улице затопали ноги многих людей, зашумели тревожные голоса и замелькали отсветы горящих факелов. Тогда он наконец-то выбрался из своего убежища и спустился вниз.

* * *

– Говоришь, тетка голая? – Перегрин хмыкнул, но Пауль не обиделся, в этом «хм» не было ни насмешки, ни недоверия, его новый приятель всего лишь раздумывал над тем, что услышал.

– Я в жизни ничего страшнее не видал! – горячо добавил мальчик. Он тут же вспомнил, как удирал от лесной жути, перегрызшей горло Уве, – тогда, наверное, все-таки было страшнее… С другой стороны, то ведь случилось аж летом, а женщину с совиной шеей он видел всего лишь давешней ночью.

– Угу, – кивнул ему Перегрин. – А чего об этом взрослым-то не сказал?

– Вот еще, – буркнул Пауль. – Они только друг дружке верят.

После той летней истории он от вожжей неделю присесть не мог. Видно, бродяга Перегрин хорошо его понимал, потому как согласился:

– И то правда, не стоит им пока. Помалкивай об этом и дальше.

– Да уж ясно, не скажу, – мальчик помялся немного, но потом все же признался: – Я до смерти боюсь ее где-нибудь встретить. Мне все кажется, она меня увидит – так непременно догадается, что это я за ней подглядывал.

– Не встретишь, – уверенно заявил Перегрин. – Вот ее – едва ли. Но если так случится, что кто-то вроде нее тебе попадется…

Он пошарил за пазухой и достал оттуда тонкую белую палочку, затейливо изрезанную ножом.

– Вот держи. Если будет помощь нужна, сожми ее в руке и про меня подумай. Я приду.

– Ты… колдун?!

– Я?! Знамо, нет! – Верзила весело фыркнул. – Никакого тут колдовства. Так, маленькая дорожная волшба, меня один дед научил. Странствующий… монах.