Легенда вулкана - Денис Ватутин Страница 36

Ноги сами шагали наученным шагом: с пятки на носок – меньше шума, больше боли, раз-два-три-четыре, левой, левой. Корпус моего туловища пригибается пониже, хотя кажется, что я уже успел устать: устать прятаться, устать бояться, устать думать о смерти… Устаю… Надо чуть добавить кислорода в дыхательной маске… вот так… наедине с собой, со своими мыслями – шагать вперед, шагать, чтобы жить, чтобы победить непонятно кого и неясно зачем… раз-два-три-четыре, вдох – выдох… Шумят бронхи, шипит фильтр, один в пустыне, плевать… Один в пустыне… Хрен с ним… надо идти…

Ира… что с тобой? Раз-вдох, два-выдох, раз… Небо становится багрово-оранжевым… В голове звучит давно забытая мелодия…

Отпечатанный протектор на песке похож на сталкивающиеся сверла; пока я не думаю – я существую? Парадокс?

Шуршит ветер в песчаных барханах, наконец-то я остался один, как я этого и хотел… Только… жаль, нет компьютера, а то включил бы тот надоедливый трек, который крутится у меня в голове… Раз-вдох, три-выдох… метр за метром…

Через какое-то время я вошел в ритм строевого шага: каждое движение было синхронно с дыханием: на «раз-два» – я делал глубокий вдох, на «три-четыре» – глубокий выдох. Из-под маски легкой дымкой начинал выбиваться пар от дыхания…

Вдалеке, где-то между барханами, послышалось тяжелое ритмичное сопение, которое шло, сопровождая меня. Холки церберов я заметил на тридцать градусов южнее. Это было скверно – звери чувствовали, что я ранен, хоть и не сильно, зверям казалось, будто я скоро не смогу ходить, – пока они просто шли параллельно моему курсу, но постепенно приближалось темное время суток, а я должен буду рано или поздно поспать, хотя бы пару часов. Во рту опять пересохло, но я терпел – по моим прикидкам, стоило потерпеть еще часик, пока можно будет хлебнуть из фляги. Зато я пообещал себе, что глотну и спирта для поддержания тонуса. Это предвкушение позволяло держаться… Делить в уме порции воды и шансы… холок было около трех или четырех, пару раз мелькали пегие морды с торчащими из-под рваных губ клыками… конечно же их привлек шум в пустыне, особенно когда рокот моторов стих и остался только запах моего мяса. Церберы хоть и приручаемые предки собак, но есть они любят, как и все живое в этой вселенной…

Через сорок минут я не выдержал – замедлил свой ход и снял с пояса сперва одну, а затем и другую флягу.

Нахальное и циничное преследование собак стало меня нервировать. Видно почувствовав мое состояние, они активизировались: на ближайший бугор выполз, припадая к земле, довольно крупный кобель и, потянув носом воздух и заметив меня, повернул голову и зарычал…

Хвостов у него было два – один перебит, а на шкуре виднелись поперечные шрамы, судя по всему, оставленные юварками, потому что только у них я видел такое оружие: несколько десантных ножей, привязанных к длинной трубе веером.

Кобель сделал несколько прыжков галопом по склону бархана и, глухо рявкнув, скрылся в низине.

Только тогда я разглядел трех остальных участников стаи: один, грязно-оранжевого цвета с желтым пятном на спине, был двухголовым, остальные изобиловали пестрой раскраской охристо-черных оттенков и вроде были не очень крупными. Эти ободранные и пошарпанные твари, высунувшись из-за ближайшей лощины, нахально созерцали меня, роняя на песок вязкую слюну, и вновь спрятались в складках местности…

Я понял, что если не решить этой проблемы в ближайшее время, то потом, когда я устану, – будет поздно. Я начал думать.

Часа через полтора я заметил самый крупный бархан по ходу колеи вездеходов. Подбежал к нему и забрался почти на самый верх. Разрыв неглубокую ямку, я уселся в нее задницей, и тут раздалось злобное рычание. Я начал набрасывать на себя песок, чтоб покрыть большую часть туловища, защищая себя от прокусов.

Увидев, что я уменьшился в размерах, да и упал, стая зарычала, топорща уши и скаля клыки. Они глядели на меня снизу вверх круглыми жадными глазами, в которых была ненависть, голод и страх. Вожак вновь забрался на небольшой холмик и, несколько раз дернув туловищем, громко зарычал, а затем первый пустился бежать ко мне, задирая верхнюю губу и утробно урча.

Я попытался поцокать языком – это успокаивает собак, но сейчас я слышал только шорох крупных лап по песку и сопение: кобель с перебитым хвостом бежал ко мне, всем своим видом обещая мне проблемы с целостностью организма. Его пасть оскалилась, обнажив ряд желтых зубов, и я, клянусь всеми марсианскими богами, не хотел бы, чтобы он их в меня воткнул: эта тварь больше метра в холке безопасна, только когда твои руки сжимают автомат. И мне было мучительно обидно, что его у меня сейчас нет, – нет моего автомата.

За ним выскочили его трое собратьев, которые казались уже лишними в этой ситуации. На пару секунд я подумал, что стоило бы вскочить на ноги, но один опытный Охотник именно так объяснял мне борьбу с собаками без оружия.

Вожак, подскочив ко мне, прыгнул, нагнув шею вбок: он собирался вцепиться мне в артерию.

Я лихорадочно вспоминал, где левая сторона его груди, – нож я уже держал в руке: словно во сне, огромная пегая туша обдала меня зловонным дыханием, челюсти пошли в сторону шеи, а мой нож под легким углом уперся в килевидную грудь.

Клацнули зубы, я вновь почувствовал гнилостный запах и сжался, отвернув шею вбок, острие провалилось в туловище, скользнув по ребру, раздался пронзительный визг, и на песок брызнула кровь, обдавая ноздри тошнотворным металлическим оттенком…

Я почувствовал боль в раненом плече, удар, вывернутое запястье – и тотчас же услышал хриплый лай, захлебывающийся рычанием.

По моей щеке царапнула огромная лапа с когтями, и я ударился головой о камень, громко выругавшись матом…

Трое оставшихся церберов с хриплым рычанием бросились на меня, а вожак продолжал конвульсивно дергать лапой, булькая где-то в утробе кровью из разрезанного сердца, которая брызгала на мои руки, сжимающие нож…

Следующий цербер вцепился мне в плечо, и я взвыл от боли, внезапно пронизавшей все мое существо. От этого в моих глазах пошли красные трещины, и я инстинктивно повернул голову и впился своими зубами в лапу огромной собаки. Цербер взвизгнул, как-то жалобно рыкнув, но хватки не ослабил – я, дергаясь в конвульсиях боли, стряхнул с себя тело вожака, выдернув оттуда скользкий от крови нож, и всадил его в бок нападавшей собаки… В этот же момент кто-то весьма ощутимо прикусил мне ногу.

Тут уже зарычал я сам и вскочил на одно колено. Скользкий от крови нож вырвало из моих пальцев: раненный в бок пес крутился волчком. Я кинулся на двухголового, который вцепился в мою голень, вновь пустив в ход зубы, укусив его за правую шею, а затем нанес серию ударов по второй морде, зажав в руке расстегнутый наручник. Цербер взвыл, а его вторая голова клацнула зубами возле самого моего уха. Последний пес, видно самый молодой, зашелся гортанным неистовым лаем…

И тут грянул гром нескольких выстрелов… Вновь послышался визг, я откатился в сторону и приподнял голову: на вершине бархана, метрах в семи от меня, стояла изящная фемина. Со слегка раскосыми глазами девушка сжимала в руках SIG-Sauer P228 «Tactical» [7]армейского образца. Я на всякий случай зажмурился и потряс головой – это была дочь французско-корейской семьи, роковая красавица Лайла Блери. Та самая капризная и глуповатая, избалованная мужским вниманием, потерявшая острые ощущения жизни, сбежавшая от опекавшей ее тетки. Все, что она умела, – это сексуально улыбаться пухлыми губами, изящно стряхивать пепел с тонких сигарет и мало говорить, потому что все за нее должны были уже сделать лица мужского пола, если хотели какой-то реакции этой куколки. Возможно, она еще умела много такого (на что наталкивали ее чувственные губы), что приводило в восторг мужчин и вызывало неприязнь у женщин…