Война 2020. Первая космическая - Сергей Буркатовский Страница 37

— Кроме того, — вмешался вольготно раскинувшийся в кресле Док, — опровергать они будут без особого пыла. Обстановка на базе и в самом деле сложная. По оценке моей группы, вероятность срыва составляет уже около шестидесяти процентов.

— В любом случае, — главный за столом позволил себе немного расслабиться, — скоро будет поздно что-либо опровергать. Уже через… пятнадцать минут в парламенте Италии будет поднят вопрос о «произошедшем». Мы ожидаем обращения к нам нашего элегантного друга уже этим вечером. Что с предполагаемой реакцией объекта «синий»?

— Объект, безусловно, находится в состоянии глубокого психического дискомфорта — об этом свидетельствуют как анализы записей разговора с родными, так и его письма. Мы полагаем, что почти со стопроцентной вероятностью он воспримет указания своего министра с глубоким внутренним облегчением. Ни мы, ни наш итальянский коллега не предполагаем неожиданностей с его стороны.

— А объект «красный»?

— Пока что-то говорить рано. Следует дождаться реакции русских. Наверняка они как-нибудь проинструктируют его в связи с создавшейся… созданной ситуацией. Все шансы за то, что они категорически потребуют от него крайней сдержанности.

— Да. Боюсь, джентльмены, что сдержанность — это все, что им осталось.

13:10 мск

Луна, Океан Бурь

База «Аристарх»

— «Дорогие ученые! У меня который год в подполе происходит подземный стук. Объясните, пожалуйста, как он происходит…» Н-да.

— Ты про что?

— Это цитата. Из книжки. Про такие вот странные явления. Посмотри, пожалуйста, — ничего в жилом отсеке не упало?

Шутки командира после наступления утра уже не воспринимались как издевательства. Да и громкий то ли скрип, то ли щелчок, ударивший по ушам обоих, был на редкость неприятным. Давление уже сровнялось, и Пьетро приоткрыл люк. В жилом отсеке все было на месте — даже толстый мануал по долгожданному реактору не навернулся с полочки. Да и не хватило бы его веса на такой звук. Даже на Земле. А уж на Луне, где сила тяжести в шесть раз меньше, — и подавно.

— Давление вроде в норме, — Пьетро обернулся, рука Третьякова рефлекторно поглаживала аварийный баллон с герметиком справа от люка, — и гадостью никакой не пахнет.

Сергей решительно закрыл люк обратно. Снова лазить в трюм и чистить аккумуляторный отсек салфетками? Увольте. Дополнительный пылевой шлюз, такой же, как в проекте у американцев, был просто необходим. Обещали, что на стартующей через год новой «Бочке» он наконец появится. А пока приходилось заниматься акробатикой, увертываясь от пылесосных шлангов на полутора квадратных метрах. Под конец уборки Пьетро пришлось даже зависнуть на поручнях, пока Сергей обрабатывал пол под ним. Изо всех сил стараясь не выпустить на язык что-нибудь о предках на пальме. Уж очень все между ними было неверно, очень уж близко к краю. И с этим надо было что-то решать.

А вот с техникой все, кажется, в полном порядке. Разве что транспарант температуры был желтым — всего плюс пятнадцать, — но по сравнению с двенадцатью градусами еще сутки назад это было как пляж на Карибах. С преферансом и мулатками. Станция потихоньку прогревалась, солнечные батареи гнали энергию, и часа через два у них будет совсем тепло. А в следующую ночь их уже будет греть реактор. Сергей закончил орудовать шлангами и обернулся к итальянцу:

— Пьетро, свяжись, пожалуйста, с Настей, запроси, что там с буксировкой. Завтра надо будет проверить маршрут «Топаза» от грузового поля до кратера. Поэтому, как только она передаст тебе «реношку», сориентируй ее батареями на Солнце, пусть заряжается. Я за ночь пешком находился, хочется уже и поездить. Да и ты, думаю, не против. А я пока костюмчики наши на просушку закину. Что это все-таки за скрип такой? Может, у тебя какие идеи есть?

Идей у Пьетро не было. Он спрыгнул на пол, передал сплетенные из трубок костюмы Третьякову и только потом пожал плечами.

Настя уже отогнала скончавшуюся телегу на аварийную площадку, где стояла еще одна такая же неудачница и куковала первая, сдохшая почти сразу, фильтроколонна «Вероны». Там же были свалены пустые контейнеры из-под припасов и прочий, как выразился неделю назад Сергей, «антарктический» хлам. Пьетро принял у Беги управление и вэйпойнт за вэйпойнтом повел «француженку» к базе. Развернул батареи к еле поднявшемуся над горизонтом Солнцу и перевел машину в автономный режим. Сергей уже закончил собирать пыль, развесил на сушилке костюмы и перчатки.

Следующие шесть часов занимались бюрократией. Третьяков составил рапорт по итогам выхода, особо упомянув неприятный звук. Пусть инженеры голову поломают. Потом засел за планирование. Лунный день — горячая пора. Во многих смыслах. Один реактор чего стоил — отогнать за вал, подключить протянутую три недели назад силовую и контрольную сеть, подготовить энергоблок к ночной кампании. Причем с первого раза к запущенной установке так просто уже не подойдешь — горячо. Уже в другом, ядерном смысле.

Хорошо еще, что реактор, как успокаивала Земля, серийный и неожиданности были маловероятными. То-то и оно, что «мало», а не «не».

«Верона» нуждалась в засыпке новой порции грунта — а скрепер все еще куковал в Минске и на космодром собирался не раньше следующей весны. Так что предстояло поработать до жути высокотехнологичными совковыми лопатами. В скафандрах. Сюрреализм. Потом принять очередной грузовик с продуктами, отправить возвращаемую капсулу с образцами кислорода и числящейся пока в отходах металлической пыли. А еще обязательно укрыть колонну «Вероны» дополнительной теплоизоляцией, а то есть шанс, что следующую же ночь тонкая система фильтров не переживет. Этот вывод Пьетро сделал сам, на свою же голову. И на свою же голову сообщил об этом на Землю. А тем что — отрезать два квадратных метра «одеяла», понашивать в нужных местах липучек да запихнуть все это в очередную посылку. Выпихнув из грузового манифеста полкило вкусняшек.

В общем, ночная спячка закончилась, и очередные две недели предстояло проводить в довольно суматошной деятельности.

Бумажная работа выматывала не хуже беготни в «Кречетах». Посему вечером (вечером, если по земному счету; по лунному утро все еще было ранним) Третьяков отправил умотавшегося итальянца в душ. А когда тот помылся — хотя какое помылся, салфетками обтерся, и ладно, — командир уже стоял в тесной кабинке сортира вне зоны видимости камер, а поперек стульчака лежало то самое руководство по эксплуатации реактора. На обложке тома расположились две пластиковые чашки, две сушки из личного командирского запаса и полплитки шоколада. Третьяков прижал к губам палец — тихо, мол, и поманил подчиненного. На нос Пьетро никогда не жаловался, потерявший нюх химик — мертвый химик, и армянское бренди опознал с полутора метров. Слух о том, что русские без коньяка не летают, блистательно подтвердился.

В тесноте кабинки, плечом к плечу, выпили за восход и за начинающийся день. Закусили. О посторонних делах, в том числе и о том безобразии, что творилось сейчас в Европе, не говорили. Двух предыдущих суток хватило с лихвой. Отчуждение ушло глубоко-глубоко, но до конца не исчезло. Ничего, они продержатся столько, сколько будет нужно.