«Умрем же под Москвой!» Свастика над Кремлем - Вячеслав Шпаковский Страница 37

Низко-низко над головой, гудя винтами, прошел еще один самолет и сбросил бомбу вроде бы прямо ему на голову, однако она взорвалась от Петра метрах в пятидесяти. На крыльях он увидел немецкие кресты, а на хвосте фашистскую свастику и с удивлением подумал: «Неужели немцы?» Когда, наконец, вокруг него хотя бы что-то немного прояснилось, он услышал, как какой-то капитан приказывает всем бойцам с оружием в руках выступить в сторону границы, а так как средства транспорта выведены из строя, то двигаться пешим порядком. Неподалеку стояло несколько человек совершенно растерянного вида, и тогда он, Петр, принял над ними командование и впереди всех побежал по дороге к позициям своей части. В той стороне над лесом стояло сплошное облако черного дыма, и именно в ту сторону один за другим улетали из неба над городом самолеты с крестами. Ошибки быть не могло: это была либо провокация, либо военное нападение со стороны фашистской Германии, и нужно было немедленно его отбивать!

На дороге он подобрал брошенную кем-то винтовку СВТ и побежал вперед, даже не позаботившись проверить в ней патроны. Поскольку самолеты все еще продолжали летать, причем некоторые из них спускались совсем низко и стреляли по ним из пулеметов, лейтенант Скворцовский приказал рассредоточиться и идти через поля цепью, оставляя дорогу справа от себя. Они не успели пройти так и половину пути, как впереди послышалось гудение моторов и перед ними показались вражеские танки, двигавшиеся прямо через пшеницу. Приглядевшись, он опознал по силуэтам легкие танки Т-II, но его удивила та скорость, с которой они приближались. На некоторых из них замелькали желтые вспышки пулеметных выстрелов. Кого-то убили, кого-то ранили, кто-то успел присесть, так что его не стало видно, как в ту же минуту танки оказались среди них.

Перед лицом лейтенанта Скворцовского мелькнули серые башни с белыми крестами, пахнуло бензиновой гарью, оглушило лязгом перемалывавшихся гусениц, и… вот уже вокруг опять все стало тихо, а танки гудят где-то далеко у тебя в тылу. От неожиданности и он сам, и все его бойцы встали как вкопанные и словно по команде обернулись назад, а затем посмотрели вперед, где над лесом все еще стлался густой черный дым и слышались орудийные выстрелы. «И чего это мы туда пойдем? Ихние танки вон позади нас теперь, – заметил один из бойцов и настороженно посмотрел на молодого лейтенанта: – Назад надо, а то, поди, окружат, если еще не окружили». «Какой там назад?! Вперед, на заставу! – закричал тут же Петр и передернул затвор у своей СВТ. – Как можно так вообще говорить? Прорвавшиеся танки противника будут позади нас непременно уничтожены, а нам надо помочь нашим товарищам, занимающим передовой рубеж обороны. А потом к нам подойдут войска второго эшелона, и мы погоним их до самого Берлина! Они еще кровавыми слезами заплачут за то, что вот так, по-хамски, нарушили мирный договор…»

В ту же минуту он и увидел первых немцев, также цепью идущих на них со стороны леса. Шли быстро, достаточно редкой цепочкой, с винтовками в руках. И было их много, во всяком случае, больше, чем бойцов у него под началом, и нельзя было от них ни спрятаться, ни убежать, а нужно было сию же минуту начать с ними сражаться. «По немецким гадам, огонь!» – скомандовал Петр и, вскинув винтовку к плечу, сделал по ним первый выстрел, за ним второй, третий, четвертый. Начали стрелять и другие бойцы, и несколько серых фигурок упало. Зато другие, не отвечая на огонь, побежали прямо к ним и побежали очень быстро, выставив вперед свои винтовки с кинжальными штыками, и солнце заблестело на их острозаточенных клинках. Первого немца, что добежал до Петра, он сбил на землю выстрелом в упор и как-то даже обрадовался, увидев, что тот не просто упал и затих, а еще и корчится от боли, зажимая руками рану на животе.

Но тут на него наскочил второй немец, и он опять попытался его застрелить. Однако на этот раз затвор всего лишь щелкнул, так как у винтовки закончились патроны. Петр, глядя своему врагу прямо в глаза под срез его каски, сделал ружейный прием и только после этого запоздало сообразил, что на винтовке у него нет штыка! Немец легко парировал этот выпад и тут же, видимо, заметив оплошность советского офицера, как-то очень обидно и нехорошо улыбнулся и тоже сделал ружейный прием, целясь Петру штыком прямо в живот. Тот увернулся, но затем почему-то бросил свою винтовку и схватился за ствол винтовки своего врага прямо позади ее клинкового штыка. Он начал толкать ее от себя, а немец толкал ее к нему, и вот тут-то Петр и почувствовал, что этот противный гад-немец почему-то его сильнее! Более того, он был еще и увереннее в себе. И хотя вид у немца был не слишком-то уж и боевой – красное, обгоревшее на солнце лицо с белесыми бровями, засученные до локтя рукава, а руки худые и с рыжими волосами, – Петр почувствовал, что вот сейчас, сию же минуту этот немец его убьет! И хотя он изо всех сил продолжал цепляться за немецкую винтовку, они оба уже поняли, кто выйдет победителем из этой схватки.

Позади со стороны дороги вдруг неожиданно донеслись какие-то крики, топот многих ног, и совсем рядом от Петра верхом на лошади вдруг оказался их дивизионный командир. Медленно, словно в кино, он потянул из ножен свою шашку – «быстрее, быстрее, быстрее!» – забилось в сознании у Петра, едва только он это увидел, – и со всего размаху ударил блеснувшим клинком немца прямо по плечу. В лицо Петра брызнуло чем-то мокрым, и в ту же секунду винтовка оказалась у него в руках, а немец как стоял перед ним, так и упал, схватившись другой рукой за разрубленное предплечье. «Не дрейфить! – услышал он с высоты голос своего спасителя. – За Родину! За Сталина!» – и бросился бежать вслед за ним вместе с подошедшей к ним на помощь большой группой невесть откуда взявшихся красноармейцев.

Потом он опять стрелял в немцев, а те стреляли в него, куда-то бежал, затем полз по пшеничному полю и как-то совсем неожиданно остался совсем один. Какое-то время он просто сидел в кустах на обочине дороги и приходил в себя от всего пережитого. Казалось, что прошла уже целая вечность, а было всего-то лишь десять часов утра!

Немного оклемавшись, он направился по дороге в город и каждый раз прятался в кусты, едва только над ним пролетали немецкие самолеты. Потом позади него затарахтел мотоцикл, потом еще несколько, и он опять нырнул в зелень обочины и вовремя, так как по дороге тотчас же пронесся немецкий мотоциклетный отряд. То там, то здесь виднелись воронки от бомб и лежали убитые, у одного из которых Петр забрал две гранаты и фляжку с водой. В город зайти он так и не решился, так как там слышалась автоматная стрельба и даже издали было заметно, что там хозяйничают немцы. Он обошел его по полям и опять двинулся на восток, куда высоко в небе волна за волной летели немецкие самолеты. На лесной дороге он опять повстречал мотоциклистов, но он заметил их раньше и успел спрятаться в придорожной канаве. Еще три мотоциклиста встретились ему возле лесного кордона, где они пили воду и громко балагурили. Петра словно за душу взяло: вот он тут, на своей земле, вынужден прятаться от этой немецкой сволочи, а они пьют воду и так гогочут, словно они тут уже хозяева. Он осторожно подполз поближе, примерился и одну за другой бросил в них обе гранаты.

Взрывов он не увидел, так как опустил голову, но хорошо услышал их грохот и тут же последовавший за ними крик. Уцелел только лишь один немец, да и тот был ранен, и Петр пристрелил его из нагана. Затем он кое-как завел один мотоцикл, а двум другим прострелил бензобаки, да вдобавок их еще и поджег. Он взял также один автомат, несколько магазинов, еще две гранаты и поехал искать своих. Прятавшуюся в лесу танковую часть, вернее, то, что от нее оставалось, он, к своему удивлению, обнаружил всего в пяти километрах от кордона, где он прикончил этих трех немцев, и страшно обрадовался, что наконец-то добрался до своих. Правда, его тут же чуть было не расстреляли за немецкий автомат, но он от всего пережитого за день настолько осатанел, что покрыл задержавших его бойцов таким тысячным матом, что те в общем-то сразу же признали в нем своего, хотя и отвели к офицеру-особисту. Спасло его, впрочем, даже не это и не его документы, а то, что его признал кто-то из оказавшихся здесь бойцов из того самого подразделения, что приняло бой с немцами на пшеничном поле. Пообещав с ним разобраться, «как только они выйдут к своим», особист оставил его в покое, хотя и забрал себе автомат. Впрочем, вскоре выяснилось, что и тот и другой родом из Белева, и, выспросив Петра обо всем, что тот знал про этот город, бдительный особист в общем-то перестал подозревать в нем немецкого шпиона, хотя с заметки и не снял, отметив в бумагах, что «факт перехода лейтенанта Скворцовского на сторону врага полностью исключать все-таки нельзя, равно как и факт малодушия, хотя и тот и другой ничем не доказаны и даже, скорее всего, исключены». В боях за Москву он получил рану в ногу и был отправлен на лечение далеко в тыл, в тихий провинциальный город Пензу, в то время битком набитый госпиталями и эвакуированными отовсюду советскими учреждениями. За это время его сто раз могли убить, причем не только немцы, но и свои, и тем не менее по чистой случайности судьба сохранила ему жизнь и даже подарила пускай и небольшую, но все же вполне ощутимую возможность провести некоторое время вдали от передовой, побыть подальше от выстрелов и ледяных снегов, пронизывающего ветра и смерти.