Гульчатай, закрой личико! - Ирина Боброва Страница 37

– За помощь не платят, – авторитетно заявила девочка, – потому что помогают бесплатно. А платят тогда, когда тебе что-то продадут или услугу какую-нибудь окажут. Мне это дядя Бенедикт объяснил, а он все знает, потому что ангел. Тыгдын, конечно, больше знает, но он ведь конь! А еще дядя Бенедикт рассказал мне, что такое гармония. Вот пока Гризелла страшная и говорит, словно каркает, она гармоничная.

– Почему?

– Потому что старая, всегда сердитая ведьма и должна говорить противным скрипучим голосом. – Малышка обрадовалась возможности продемонстрировать свою осведомленность в столь сложном вопросе. – Гармония в этом случае соблюдается. А если старая, сердитая ведьма Гризелла начнет твоим нежным голоском щебетать разные ругательства, то гармония сразу же нарушится и над бабой Гризли все будут смеяться.

– Что же делать?

– Спасать надо Гризеллу, – заявила Мексика и хитро улыбнулась. Если бы Медуза знала ее лучше, то она бы догадалась, что девочка что-то задумала. Когда она так улыбалась, королева Марта хваталась за сердце, а король Полухайкин доставал кошелек. – Точно, спасать! Что ж это она будет ходить вся такая негармоничная?!

– Смешная ты, – улыбнулась Медуза и поцеловала девочку.

Подслеповатая Гризелла не рассмотрела посетительницу, да и неинтересно ей было знать, кто ее гостья. Она не заметила ни огромных янтарных глаз с поперечными зрачками, ни змей, которые украшали ее голову. Впрочем, сейчас змейки улеглись в высокую прическу и мирно спали, тихонько похрапывая.

Ведьма готовила волшебное зелье, с трудом отыскивая нужные ингредиенты.

– Фулюганы, дом без присмотра оставить нельзя! Переложили все, ищи теперь! – ворчала она. – Хорошо хоть Приблуда под ноги не лезет, навязался на мою голову.

А Приблуда ничем и не мог помешать, поскольку он и был именно тем камнем, о который споткнулась ведьма, когда чертила пентаграмму.

Гризелла наконец нашла то, что искала, и высыпала в кипящий над костерком котелок сушеные лягушачьи лапки, сердце дохлой вороны, когти летучих мышей и горсть сушеных тараканов. Она помешала варево и, сняв котелок с огня, подошла к статуе, аккуратно переступая горящие линии пентаграммы.

Ведьма с завываниями обошла три раза вокруг каменного истукана, три раза дунула, три раза плюнула и вылила кипящее зелье на голову статуе.

– Уй! – взвыл кто-то под покрывалом и почему-то заорал по-кошачьи.

– Тихо постой минут пять, пока до конца живым станешь.

– Только до конца? – донеслось из-под ткани. – А остальное?

– Фулюган! – возмутилась ведьма. – Хотя немудрено догадаться, где он таких слов нахватался, у Чингачгука в спальне и не то услышишь. Теперь ты, красавица, – обратилась она к Горгоне, выливая остатки волшебного зелья в большую металлическую кружку. – Отпей половину.

Мексика вскочила, взяла кружку и осторожно подала Медузе. И ни Гризелла, ни влюбленная Медуза не увидели, как проказница что-то прошептала и бросила в волшебное зелье какую-то травинку. Девушка приняла от Мексики кружку с кипящим пойлом, на мгновение ее сердечко сжалось от страха, она поморщилась, но выпила, решив, что от такой отравы голос сам пропадет. Зелье было очень горьким и вязало во рту. К горлу подкатил комок, Медуза с трудом подавила приступ рвоты. Она сунула кружку Мексике и зажала руками рот. Где ж ей было заметить, как Мексика что-то добавила в питье перед тем, как передать Гризелле, – она смотрела только на высокую фигуру прекрасного юноши, который все еще стоял в центре пентаграммы под покрывалом. Ведьма выпила остаток заговоренного напитка и раскашлялась.

– Крепковато получилось, – прохрипела она, восстанавливая дыхание и утирая слезы, – но зато к утру даже петь смогу. Все, забирай мужика, красотка, и марш отсюда! Заодно и девчонку домой отведешь.

Медуза встала, медленно, будто боясь подвоха, подошла к неподвижной фигуре и сдернула покрывало. Мужчина потянулся, с удовольствием разминая затекшие мышцы. Он был полностью обнажен, и Горгона, вспыхнув, потупилась. Она вспомнила, что тот прекрасный юноша, который поцеловал ее в пещере, был одет в камзол с широкими рукавами, на ногах сапоги со шпорами.

– Бабушка, кажется, это не тот юноша, – растерянно произнесла Медуза Горгона.

– Точно не тот или кажется? – грозно спросила Гризелла, уперев сухие кулачки в тощие бока.

– Не знаю, – пролепетала растерянная Медуза.

– Если не знаешь, то нечего и возмущаться! У нас на все Иномирье только один каменный мужик, я не могла перепутать. Ну кыш отсюда, я спать хочу! – проскрипела старуха и, войдя в избушку, захлопнула дверь.

– Ну я вообще-то плохо его рассмотрела, – вздохнула Медуза, – так, мельком, чтобы не очень сильно окаменел.

– Не расстраивайся, когда рассветет, я посмотрю на него и опишу тебе, – утешила ее девочка.

– Что ж, пойдем, – согласилась девушка.

Медуза взяла за руку Мексику и пошла прочь с полянки. Прекрасный юноша, немного постояв, кинулся вслед. Ему очень не хотелось оставаться в одиночестве на темной и неуютной полянке. Стоило только троице скрыться за деревьями, как появился еще один участник ночного колдовства. С тонким и жалобным мяуканьем, пошатываясь, из круга вышел кот Приблуда. Он не мог понять, что с ним произошло, но почему-то все это ему очень не нравилось… Для себя кот решил, что никогда больше не позволит кому-нибудь погладить себя. Кот взобрался на крыльцо и мяукнул, но в ответ ему понеслась скрипучая злобная брань разбуженной ведьмы. Приблуда юркнул под крыльцо и затаился.

А по ночному лесу лилась нежная и грустная песня. Медуза напевала негромко, но ее голосок хрустальным колокольчиком звенел в ночной тишине. Девушка подумала о том, что к утру голос станет скрипучим, как несмазанное колесо старой телеги, и вздохнула, но прогнала эту мысль, решив, что юноша, с любовью смотревший ей в глаза, не обратит внимания на такую мелочь. Вот только странно, что он уже полчаса идет рядом и за это время не произнес ни слова.

– Здравствуй, прекрасный юноша, – сказала она. – Я рада, что ты снова ожил, любимый!

– Естественно, я могу быть только любимым, – ответил прекрасный юноша глубоким, мелодичным, но каким-то механическим голосом. Пока шли, он снял с плеча какую-то тряпицу и обмотал ее вокруг бедер. Он был высок, строен, красив – так красив может быть, наверное, только бог. И было видно, что он об этом очень хорошо знает, а еще он очень хорошо знает себе цену. Скривив губы в пренебрежительной ухмылке, он надменно произнес:

– Меня просто нельзя не любить. Я себя тоже люблю. В этом я даже единодушен с тобой.

– Что?! – оторопела от такого заявления Медуза, но прекрасный юноша промолчал, считая ниже своего достоинства что-то объяснять.

– А вы чего не целуетесь? – спросила Мексика.

– А в честь какого это праздника я ее целовать буду? – процедил сквозь зубы прекрасный юноша. – Она уродлива, как крокодил!