Санкция на жизнь - Сергей Палий Страница 37

В кают-компании повисла тишина.

– Почему я?

– Природа изобретательна и практически всемогуща, Станислав. Ей просто понадобилось связующее звено. Вы совершенно не уникальны. Совпадение.

– Но откуда вы могли знать заранее, что этот рейс станет фатальным?

– Я всего лишь хороший математик и неплохой психолог. Цифры не врут. Они сошлись именно на вашем рейсе. А когда я узнал, что там – в соседней Солнечной – был другой Станислав Нужный, погибший в момент вашего появления из Точки, то лишь убедился в достоверности своей гипотезы.

– Скрепка, значит… – Стас присел на краешек дивана, чувствуя, как внутри рушатся остатки прошлой жизни. – Стало быть – я обычная канцелярская скрепочка…

Он встретился взглядом с Жаквином. И увидел в глазах ученого страх. Не тот, который испытывал сам в последнее время, а иной. Осознанный и реальный до дрожи в коленках. Ужас, от которого нет спасения.

Уиндел быстро опустил веки и едва слышно произнес:

– Для бога, Станислав, все люди – скрепки. Разница лишь в том, что мы соединяем.

Солнечная система X. Окрестности Плутона

– Руки за спину, лицом к стене.

Ладони привычно сцепляются друг с другом возле поясницы. Перед глазами мелькает знакомый до тошноты бетонный косяк.

– Ноги шире!

В металлических ботинках с магнитными подошвами каждый шаг дается с трудом по ЭМ-активному половому покрытию. Мышцы постоянно болят, кости ломит от нагрузок и вечного холода, сухожилия давно превратились в грубые жесткие веревки…

Стас с усилием оторвал левую ногу от пола и переставил ее подальше от правой.

Конвоир для порядка пихнул его выключенным шокером в спину, а второй надзиратель провел ключом по кодеру.

Тяжелая дверь из легированной стали втянулась в толстую стену.

– Антисоц номер четыреста семь, проходите в палату.

Стас, клацая ботинками, повиновался.

– Пошевеливайся, курва, – стукнулся в спину голос второго вертухая.

Нужный остановился и развернулся к нему лицом. Этот наглый мордоворот в зеленой форме с сержантскими лычками прибыл в лагерь недавно. От начальства насвистели, будто он раньше служил в спецполку при крупнейшей феррумдобывающей корпорации на Марсе, но накосячил во время штабной проверки, лишился половины социальных санкций и загремел сюда.

Стас встретился с мордоворотом глазами буквально на мгновение.

Единственный росчерк зрачками по зрачкам крест-накрест, и хамская улыбка слетела с широкого лица вертухая – будто не было.

– Ты чего зыркаешь, парашник? – прошипел он.

– Шекель, отставить, – приказал первый конвоир, который был старожилом и прекрасно знал все местные порядки. – Антисоц номер четыреста семь, займите свое место в палате.

Стас проклацал к койке и сел на серую от пота простыню на нижнем ярусе. Дверь закрылась.

Палатой шестиместную душегубку площадью в двадцать квадратов и парашей в углу мог назвать только не лишенный садистского чувства юмора начальник лагеря, слывший маститым изувером и педофилом. Он даже официальную санкцию от Главка получил именовать комплекс для душевнобольных лечебным профилакторием, а камеры – палатами…

– Добро пожаловать на «Харон-зеро», антисоц, – громко и четко проговорил Лева Чокнутый с верхнего яруса. – Меня зовут Лев. А тебя?

– Стас.

– Хорошо. Я умолкаю.

Нужный давно привык к Чокнутому, у которого долговременную память отшибло во время первого блицкрига. Бедолага забывал личности окружающих, если не находился с ними в одном помещении более часа. После этого он каждый раз заново приветствовал сокамерников.

– Трясли, Стрекоза? – спросил Поребрик у Стаса, вставая с койки и разминая спину.

Нужный посмотрел на его бугристый торс и обронил:

– Нет. Головомойку устроили по полной, до сих пор коловоротит… Поребрик, я, кажется, просил: не называй меня Стрекозой.

Камера взорвалась дружным гоготом.

– Да ладно, Стас! Ты ж пилотом был? Был! Летал? Летал! Крылышками махал? Махал! Вот потому и Стрекоза! Они тоже махают… Я ж тебя любя…

– Люби себя, – огрызнулся Нужный, откидываясь на худосочную подушку. – Что в мире слышно? Была связь с фраерком из снабженцев? Вроде бы их траулер сегодня утром должен был прибыть.

– Прилетала малява, – кивнул Поребрик, переставая щериться. – Слушок прошел, будто наши вторглись к Игрекам и отбили низкие орбиты ихнего Марса. Правильно, я считаю. А то, пока умники наверху свои дипломатические загогулины вертят, люди гибнут. Надо было еще в первый блиц у них там до Земли добраться и Москву захватить.

– Так бы тебе и позволили, масть, – буркнул со своей койки Ганс-инвалид, откинув культей спутанные волосы со лба. – У Игреков кораблей больше, чем у нас, раз в двадцать.

– Зато наши мощней, – резонно парировал Поребрик. – Чокнутый, у тебя сигареты остались?

Чокнутый извлек из-под подушки мятую пачку и бросил ему.

– Что еще в маляве было? – спросил Стас.

– Не успел прочитать, – пожал гигантскими плечами Поребрик, прикуривая. – Вертухаи шмон устроили тут, пока тебя не было. Все шконки переворошили. Пришлось в парашу слить файл, а…

Сирена взревела, как обычно: неожиданно и громко. Матюги антисоцов потонули в ее зубодробительном вое.

Через минуту Нужный и пять его сокамерников уже стояли возле двери, облачившись в рабочие робы.

Когда сирена наконец заткнулась, стало слышно, как по коридору проклацали башмаки – это проходили антисоцы из «девятки». Их как штрафников всегда выводили первыми и отправляли на самый сложный и опасный объект – первичные разработки руды на поверхности Харона. А это, уважаемые, минус двести двадцать по Цельсию, толстенная корка метанового льда, которую нужно долбить бурами, списанные скафандры, готовые в любой момент разлететься в клочья, и полвзвода до сих пор не перебесившейся охраны в придачу.

Смертность в «девятке» была самой высокой. Попав туда, антисоц заранее мог попрощаться с бренным миром…

Наконец открылась дверь.

– «Тройка», крылья назад, взгляд в пол. Выходить по одному!

Шесть пар рук сомкнулись за шестью спинами.

Шесть пар глаз уставились на шесть пар магнитных ботинок…

В рабочее время с вертухаями не стоило пререкаться – можно было запросто схлопотать высоковольтный разряд шокером под ребра. И хорошо, если не на полную мощность.

– Четыреста седьмой, пошел! Четыреста восьмой, пошел! Четыреста десятый, пошел! Шире шаг! Хер ли плететесь, как роженицы к акушеру?!