Цвет мира - серый - Сергей Мусаниф Страница 38

— А кем же ты был?

— Я торговал лошадьми.

— Прогресс твоей карьеры налицо, — сказал Ланс. — И что заставило тебя встать на скользкую дорожку?

— Церковники рек… ревизи… забрали моих лошадей в пользу своей церкви, — сказал Густав. — А в этих лошадок были вложены все мои деньги.

— То есть ты остался без средств к существованию и тебе надо было как-то выживать? — уточнил Ланс. — Что ж, сначала церковники забрали у тебя лошадок, твое единственное средство обеспечить себе достойную благопорядочную жизнь, а теперь они хотят, чтобы ты убивал ради них. А точнее, чтобы ты за них умер, несмотря на то что они сделали тебе много плохого. Ирония судьбы заключается в том, что так и будет, и при этом ты будешь сражаться с солдатами Империи, которые тебе ничего плохого не сделали.

— И к чему ты ведешь? — нахмурился здоровяк.

— Я просто поддерживаю светскую беседу, — сказал Ланс, — Для кого-то война является искусством, для кого-то ремеслом, а для кого-то легким путем покинуть этот мир, вот и все.

— И что война для тебя? — спросил я. — Искусство или ремесло?

— Я занимался войной на всех уровнях, — сказал Ланс. — В какой-то момент моей жизни война и была самой моей жизнью. Я даже долгое время думал, что мне суждено умереть в бою.

— А сейчас ты так не думаешь?

— Нет, — сказал Ланс. — Сейчас я так не думаю. Такие, как я, обычно умирают какой-нибудь глупой смертью. В лучшем случае меня уложат ударом в спину в какой-нибудь трактирной потасовке, которую и боем-то приличным не назовешь. Но и этот способ уже кажется мне весьма сомнительным. Впрочем, мне все равно.

— Ты только и говоришь, что о нашей смерти, — возмутился Густав. — Как будто тебя с нами не будет.

— Да куда ж я денусь? — ухмыльнулся Ланс. — Чужая страна, чужие интересы, чужая война… Отчего ж не повоевать?

— А ты вообще откуда?

— Издалека.

— На тхайца ты не похож. С одного из островов?

— Можно и так сказать.

На тхайца он не был похож совершенно, это факт. Но и на кого-то из островных жителей тоже. Еще недавно Тирен был дипломатической столицей нашего мира, и мне казалось, что я видел представителей всех стран и континентов.

Странно.

Разговаривал Ланс совершенно без акцента, и у меня даже не возникала мысль о том, что он откуда-то издалека.

Многое повидал — наверное. Участвовал во многих войнах — тоже может быть. Но вот то, что он не является жителем Срединного континента, весьма сомнительно.

Или когда он говорил «издалека», он просто имел в ииду какую-то далекую провинцию, какую-нибудь глухую дыру, которую и на карте-то не найдешь? Я не стал спрашивать. Все равно не ответит или ответит так уклончиво, что лучше бы вообще ничего не говорил.

Он все время вел какие-то странные разговоры, и я бы не удивился, если бы в итоге Ланс оказался служителем Церкви Шести, специально подсаженным в нашу камеру для сбора информации. Хотя тут и было слишком мало народу и вряд ли церковники могли подозревать меня или Густава в каких-то страшных преступлениях, но все же я не сбрасывал со счетов такую возможность.

Он постоянно разглагольствовал о том, что все плохо и мы все умрем, но совершенно не выглядел подавленным. Наоборот, с каждым лишним днем, который, по его уверениям, приближал нас к «аду на земле», он становился все (»живленнее и активнее. Даже пару раз проделал какой-то комплекс физических упражнений, чтобы, по его собственным словам, «быть готовым к мясорубке, которая нас всех ждет».

А мясорубка не заставила ждать себя слишком долго.

Через шесть дней после того, как на костре казнили Кларенса, заключенных вывели во двор, предварительно заковав в ножные кандалы. Было хмурое сырое утро, а на стенах стояли хмурые арбалетчики в отсыревшей одежде.

Заключенных оказалось всего несколько сотен. Сильное подспорье в бою, ничего не скажешь. Похоже, дела Каринтии обстоят совсем плохо.

На земле лежала длинная толстая цепь.

— Ну да, — буркнул Ланс, оказавшийся у меня за спиной. — Чего-то в таком роде я и предполагал. Со скованными ногами-то биться куда сподручнее. Особенно когда справа и слева лежит по трупу, мешающему тебе сдвинуться с места.

Видимо, местное церковное руководство придерживалось такого же мнения, потому как скоро во дворе появился угрюмый кузнец, и в результате его нехитрых манипуляций все заключенные оказались скованными одной цепью.

Гипотетические шансы на выживание стали еще меньше. Если убьют хотя бы треть всех моих товарищей по несчастью, остальные не смогут даже убежать, ибо мертвый груз повиснет у них на ногах.

Я оказался между здоровяком Густавом и Лансом, примерно в середине цепи. Сложно сказать, хорошо это или плохо с точки зрения тактики, которую каринтийские военачальники выберут для битвы.

Когда кузнец закончил свою работу, присоединив к общей цепи последнего заключенного, перед нами появился инквизитор. Тот самый, который меня допрашивал.

Когда он заговорил, последние надежды на то, что нас отправят на рудники, а не на войну, растаяли, как утрен ний туман.

— Вы все — воры и убийцы, — сообщил нам этот любезный человек все с теми же добрыми глазами. — Вы все нераскаявшиеся в своих грехах преступники и всем вам суждено было отправиться в ад. Но Шесть Богов милостивы, и они представляют вам последний шанс на спасение. Мерзкое войско богопротивного чародея Гарриса, самопровозгласившего себя императором этих земель, надвигается на Каринтию, и мы должны дать ему достойный отпор.

— Ну да, — еле слышно буркнул Ланс. — Вот именно так я себе спасение всегда и представлял.

Мне же больше всего понравилось произнесенное инквизитором слово «мы». Можно было подумать, что он лично поведет нас в битву, шансов выиграть которую у нас нет, а не отбудет в Брекчию при первых же признаках опасности.

Конечно, у меня не было сомнений в том, что, расправившись с Каринтией, Черный Ураган обрушится и па Брекчию, и церковникам все равно придется дать ему бон хотя бы потому, что бежать оттуда уже некуда — Брекчия упирается в океан, за которым лежит Тхай-Кай, а в Тхай-Кае есть своя религия и свои боги, и в новых он точно не нуждается.

Но когда дело дойдет до Брекчии, там уже в ход пойдут совершенно другие расклады.

Брекчия — большая страна с могучей армией, которая гораздо лучше готова к войне.

— Я призываю вас пойти в бой с именами Шести на устах, — продолжал инквизитор. — Если мы выстоим, то все ваши грехи будут списаны, а светские преступления — прощены. Если же вы сложите свои головы в этой битве, то своей смертью искупите свои прегрешения перед богами и попадете в рай.

Почему-то заключенные совсем не воодушевились, услышав о подобных радужных перспективах, но я не думаю, что церковник, на самом деле инквизитор, желал добиться какого-то эффекта своей речью, а скорее прочитал ее просто для проформы.