Трон Знания. Книга 3 - Такаббир Эль Кебади Страница 39

Из замка, в окружении стражей и защитников, появился Иштар. Медленно пошёл через толпу. Ориенты плевали на каменные плиты и друг за другом поворачивались к нему спиной.

Иштар вдруг направился к Малике. Стражи закричали на него, защитники образовали живую стену.

— Пусть подойдёт, — разрешила Малика.

Ракшад приблизился.

— Всё плохо, Иштар?

Он усмехнулся:

— Могло быть и хуже.

— Мне жаль.

— Зато теперь я знаю, что такое — настоящая боль. Это ведь была твоя боль. Я угадал?

Малика слабо улыбнулась:

— Я не смогла удержать её в себе. Вот тебе и перепало. Мне жаль, Иштар, что так получилось.

— Я сам виноват. Я видел, что тебе плохо, и старался сделать ещё хуже.

— Ты даже не догадываешься, насколько мне плохо.

— Даже сейчас?

— За моей спиной стоит мой народ. Несколько дней назад у него появилась легенда под названием «Бэцель Иштар». Красивая легенда с красивым концом. Я не могу сказать им, что произошло со мной у тебя в комнате. Не могу сказать правду. А если даже скажу, мне никто не поверит. Я лишила их легенды. Я всё испортила. Я оставляю их с разбитыми чувствами.

Иштар заложил руки за спину:

— Почему ты так трепетно относишься к людям, которым ты не нужна?

— Они нужны мне.

— Не понимаю.

Малика оглянулась на Мебо и Драго:

— Иди, Иштар.

— Мы ещё увидимся?

— Думаю, нет. Мы всё сказали друг другу. Добавить нечего.

Иштар покачал головой:

— Зачем тебе нужен морской народ?

— Честно?

— Честно.

— Только не смейся, — попросила Малика.

— Поверь, мне сейчас не до смеха.

— Хочу жить ради кого-то.

— А никого больше нет.

Малика зябко поежилась:

— Иди, Иштар.

Он направился к своим надзирателям, но с полдороги вернулся:

— Ракшады ни перед кем не преклоняют колено.

— Я знаю, Иштар. Знаю. Уйди. Пожалуйста.

Он опустился на одно колено.

— Что ты делаешь, Иштар? — пробормотала Малика. Посмотрела на толпу, окаменевшую возле замка. Взглянула на Адэра. — Иштар! Сейчас же встань!

— Верни им легенду.

— Я ухожу!

— Перед тобой преклонил колено будущий хазир Ракшады. Ты не можешь взять и уйти.

Малика взволнованно потёрла ладони о грубую ткань пальто:

— К чему всё это?

— Ракшадский воин бэцель Иштар признает верховенство женщины. Потрясающая легенда. А главное, такой легенды ни у кого больше не будет.

Малика переступила с ноги на ногу.

— Они ждут, — прошептал Иштар. — Ну же! Кивни или улыбнись. Сделай хоть что-нибудь. Напиши продолжение истории.

— Продолжение.

— Конечно, продолжение. До конца истории ещё далеко.

Малика села Иштару на колено. Немного помедлив, обхватила рукой мощную шею:

— Если тебе неприятно — сам напросился.

— Теперь в моей стае два одиноких человека-волка, — сказал Иштар.

— Тогда я волчица.

— Хорошо. Пусть будет так. Но я точно знаю: Всевышний ошибся.

Они смотрели на низкое небо и зимнее море, на неподвижную шхуну и провисшую якорную цепь, на чаек, усеявших планширь. Они смотрели в будущее и впервые за долгие годы не чувствовали себя одинокими.

***

Порой замок превращался в гудящий улей. Приезжали советники с когортой помощников, вельможи с секретарями и прислугой, дворяне с семействами и без. В такие дни Малика не покидала свои комнаты. Встречала рассвет, глядя в окно. Бесцветные вечера и непроглядные ночи проводила, лёжа в постели и равнодушно глядя на огонь в камине. Трапезничала в личной гостиной, где из мебели до сих пор стояли только кушетка, кресло и письменный стол. Нет, письменный стол принесли позже. Когда? — она не помнила. А может, стол был, но затерялся в ненужных воспоминаниях. Иногда безнадёжное одиночество скрашивали Мун, Вилар или Ярис Ларе. Им временно разрешили ходить по правительственному этажу.

Коридоры и залы пустовали почти три месяца. С тех пор, как начались проливные дожди, Адэр приезжал сюда всего пару раз — нежданно-негаданно. Теперь, вернувшись из Лайдары, он решил провести остаток зимы в замке, и у Муна прибавилось работы. Во время непродолжительных визитов к Малике старик расхаживал по комнатам. Проводил надетой на одну руку белой перчаткой по подоконникам и каминной полке, по привычке выискивая пыль, и ругал нерадивых служанок, разленившихся кухарок, нерасторопных прачек, снегопады и морозы. Малика с сочувствующим видом кивала, хотя слышала только биение своего полусонного сердца, и радовалась, когда оставалась в оцепенелой тишине наедине с ленивым стуком.

Вилар приходил реже, чем Мун — государственные дела не позволяли ему сидеть в замке, — и душа Малики лихорадочно сворачивалась в клубок. Вилар требовал настоящего, а не поддельного внимания — ждал ответных слов на свои слова и требовал проявления чувств. Малика не могла дать ни того, ни другого, и на ходу придумывала причины, объясняющие её рассеянность и вялость. Мол, читала до утра и не выспалась, или забыла закрыть на ночь окно и немного простыла. Силы на сочинительство иссякали, и когда Вилар в очередной раз переступал порог, Малика с тоской думала, что была бы самой счастливой, если бы ей разрешили заколотить дверь и окончательно отгородиться от жизни.

С Ярисом было легко. Он ничего не спрашивал. Слушал сердце, считал пульс, смотрел в глаза, ставил на столик очередную бутылочку с какой-то микстурой, просил не скрывать, если станет хуже, и уходил, подарив на прощание наигранно-весёлую улыбку. Он, как и Мун, знал, что от этой болезни лекарств нет.

Проходили заседания Большого или Малого Совета, решались срочные и текущие вопросы, и замок вновь пустел. Малика заставляла себя выйти из комнаты. Шагая мимо апартаментов правителя, испытывала безразличие со слабым привкусом печали. Шла в библиотеку или в архив, но подолгу там не задерживалась; брала книги и спешила к себе. Книги пару дней лежали на подоконнике, после чего Малика вновь заставляла себя переступить порог, чтобы поменять их на другие ненужные повести, поэмы и романы. А потом вообще потеряла интерес к «прогулкам» и прекратила бессмысленные потуги разнообразить дни.

Она не искала встреч с Адэром, не боялась случайно столкнуться с ним в коридоре и не пряталась от него. Даже если бы увиделась, спокойно прошла бы мимо. Где он и чем занимается — её не волновало. Может, просиживает в кабинете, а может, ездит в Ларжетай или в Лайдару. Иногда по ночам о нём напоминала боль — тупая, ноющая; боль вдруг стала привычной — Адэр не менял партнёрш и оставался верен Сирме. Малика каждый день наблюдала из окна, как девушка играет с детьми в саду. После таких ночей Сирма смеялась звонче.