Былинка-жизнь - Наталия Ипатова Страница 39

Общими усилиями им удалось вытащить Кима на берег. Он был тяжелее Циклопа, и большей частью его просто волокли по траве. Имоджин непроизвольно дернулась вперед… — Стоять!

Удерживаемая за волосы, она и шагу бы вперед не сделала. Что ж, если это входит в цену… Она прикрыла глаза, чтобы не видеть, как его касаются и переворачивают чужие грубые руки. Сколько крови! Колени ослабли и подогнулись, она опустилась наземь и провела ладонью, стирая этот след с травы. Пустыми глазами поглядела на то, чем наполнилась ее горсть.

— Ну?

— Мертвее не бывает. — Это Циклоп. — Не извольте беспокоиться, сир.

— Я не знаю, хотел ты этого или нет, — разомкнула уста Дайана, — но теперь дело сделано. И пятиться некуда, слава богам.

«Оставьте его здесь. Бросьте! Место для шага назад есть, и ты это знаешь. Только ты один здесь это знаешь, хотя бы эти вокруг и были уверены, что теперь ты повязан с ними по гроб жизни».

Имоджин открыла глаза с единственной целью: бросить на Олойхора вопросительный взгляд. В ответ на реплику фаворитки тот задумчиво пожевал губами. Этот старческий жест Имоджин у него уже видела, и он ей не нравился.

Он такой же, как Ким! Какого-нибудь Циклопа запросто обманула бы эта кажущаяся смерть, но он же знает. У него все еще есть место для шага назад. На этом месте еще можно принести извинения. Это еще пока… поправимо. По крайней мере, ей так отчаянно хотелось в это верить.

— Осмелюсь предложить, — снова сказал Циклоп, — оставьте его здесь. Так вы сможете объявить его бежавшим либо изгнанным. Либо убитым в честном поединке… Если вы захотите вдруг продолжать придерживаться нашего уговора.

— Добро торжествует, — согласилась с ним Дайана со своей змеиной усмешкой, — когда историю пишут победители.

Олойхор наклонился над телом брата, испытующе его рассматривая.

— Положите его на лошадь, — распорядился он. — На эту!

Палец его указал на толстую кобылу Шныря.

— Да-да! Ты самый легкий.

Имоджин, получившую плащ с его плеч, он взял к себе в седло. Парализованная, с одной стороны, оцепенением, с другой — какой-то стылой надеждой, она нисколько не сопротивлялась. К тому же в голову ей пришла безумная мысль: дескать, раздраженный на весь свет Олойхор делает вещи, прямо противоположные советам, несущимся к нему со всех сторон. В этом случае лучше промолчать, уповая… Может, он уже ненавидит этих зверских Циклопов, подлых Дайан, трусливых ничтожных Шнырей, ко всему равнодушных Карн, познавших зло куда раньше него, а теперь прячущихся за его произволом, словно за невесть каким чудовищем. И все еще может кончиться хорошо.

Поспешность, с какой передвигалась их кавалькада, свидетельствовала, что Олойхор вынес уроки из предыдущего посещения этих мест. Коней придерживали ровно настолько, чтобы те по недогляду ноги себе не поломали, и с каждым их шагом у Имоджин екало сердце.

Торг. Ей предстоит торг, в котором она должна выторговать за себя как можно больше. Это значило — жизнь Кима.

Вот только о торге речи никто не вел. Уже засветилась впереди опушка, а Олойхор в седле оставался все таким же каменным.

Другие лошади шарахались от кобылы Шныря, от запаха крови, все еще струящейся по ее боку, от смерти, о которой напоминали руки, бессильно свесившиеся вниз.

«Остановись и позволь опустить тело наземь. Я буду даже любить тебя, если ты позволишь мне верить, что веки его вздрогнули, грудь поднялась вздохом, что он встал с земли и ушел. Живым».

Олойхор придержал поводья, глядя на просвет среди деревьев, означавший конец тем условиям, по которым до сих пор велась игра.

— Ты же понимаешь, что везти его дальше нельзя! — взмолилась Имоджин.

— Ты готова обсудить твою цену?

Голос его звучал у нее над ухом, и Имоджин не могла видеть выражения его глаз.

— Я готова.

— Поздно, — сказал он, и Имоджин различила в его голосе нотку удовлетворения. — Вы решили досадить мне. Вы за это заплатите.

— Мы о тебе даже не думали! — воскликнула она, краснея. Рубашка Кима на ней даже еще не высохла.

— А следовало. Тебе всегда стоило помнить обо мне. Какой мне смысл отпускать его сейчас?Чтобы он вернулся постучать на меня кулаком? Торги закрыты, барышня. Ты у меня запомнишь, что некоторые ошибки исправить нельзя. Как не вернуть назад девичество. Эй, Шнырь, сюда!

Метод, которым Олойхор удерживал на месте вздрагивающего коня, был очень жестоким. Пена с удил капала розовая.

— Вывези его прочь и брось, — распорядился он. — Да! И вырежи ему сердце. Предъявишь.

— Я не… — залопотал уродец, позеленев лицом.

— Иначе Циклоп вырежет твое, хотя бы оно было не больше заячьего. Ты мне, в общем, не слишком нужен.

Толстая кобыла покорно направилась к просвету опушки. Себя не помня, Имоджин завопила и рванулась прочь с седла. Следом, хотя что она тут могла? Только причинить себе жгучую боль, когда ухватистая лапа Олойхора привычным жестом сгребла ее волосы.

— А, да, еще одно, — услыхала она. А затем нож отхватил ей волосы у самой шеи. — И запомни, горло твое перерезать не труднее ни капли.

Потом Имоджин уже не помнила, потеряла она сознание или нет.

— Я теряю над собой контроль, — угрюмо сказал Олойхор Дайане, швыряя в угол окровавленный хлыст. — Возможно, мне уже следует прекратить входить сюда. Ее упрямство доводит меня до исступления, я могу ее насмерть забить.

— Ты делаешь с ней все, что пожелаешь, разве нет? Чего ты, в конце концов, еще от нее добиваешься?

— Не все, — неохотно ответил он. — Ты сама не поймешь, а объяснить мне трудно. Я и бить-то ее не хочу, входя к ней. Но она смотрит сквозь меня!

— Ну почему же не пойму? — лениво удивилась Дайана. — Я взрослая женщина, у меня есть мысли, чувства и жизненный опыт. Ты хочешь, чтобы она любила тебя не как шлюха, по принуждению, а добровольно, от всей души, как будто так было с самого начала. Ради того, что ты тут имеешь, не стоило убивать брата.

— Ким все равно мешал, — возразил Олойхор. — Не было ни малейшей причины сохранить ему жизнь. Он непременно оспорил бы каждое мое слово. Сам виноват: не стоило плевать мне в душу.

— В любом случае, — задумчиво произнесла женщина, — тебе нужно придать этому браку видимость добровольности, раз уж через эти врата ведет дорога на трон.

— Ты умна, — согласился Олойхор, кладя голову ей на колени, и неожиданно предложил: — Поговори с ней ты.

— Я? — Она вся была веселое недоумение. — Что я могу ей сказать, и почему ты думаешь, будто меня она услышит?

— Ну… ты — взрослая женщина, у тебя есть мысли, чувства и жизненный опыт.

— Что, прямо сейчас?