Мертвый кортеж - Олег Бондарев Страница 39

Проводник, увидь он вблизи кошмарное лицо Лоскутка, наверняка рухнул бы в обморок. По сути, это было даже не одно лицо, а странная мозаика из нескольких, будто собирающий беззастенчиво смешал фрагменты из разных наборов и насильно состыковал их друг с другом. Серую кожу здоровяка испещряли дорожки неровных стежков, соединяющих разрозненные компоненты жуткого портрета.

А джентльмен, сняв котелок, любовался этой физиономией, точно картиной великого мастера, чей талант не в силах умалить даже демонстративная небрежность. Насмотревшись всласть, хирург нацепил на кончик носа очки в тонкой металлической оправе и раскрыл крохотный томик, дабы приняться за чтение, как вдруг верзила вытащил из-за пазухи небольшую тряпичную куклу. Это была крохотная собачка, грубовато сшитая, однако по-своему симпатичная. Верзила потряс куклой в воздухе, но хирург, слишком увлеченный книгой, не обратил на спутника никакого внимания. Тогда Лоскуток прохрипел:

— О-о-ости-и-ин…

— Чего тебе? — нехотя оторвавшись от чтения, спросил джентльмен.

Лоскуток помахал ему куклой.

— Опять ты со своей псиной… — проворчал Остин, с ненавистью глядя на собачку в могучей ладони великана. — Зачем она тебе? Лишние хлопоты…

Лоскуток бессильно уронил голову на грудь. Джентльмен, глядя на него, тихо ругнулся.

— Вирм бы тебя побрал, Лоскуток… Ладно, убедил. Я сделаю это для тебя. Но прежде ты должен пообещать, что она не будет путаться под ногами!

Лоскуток энергично закивал и протянул куклу Остину. Тот брезгливо взял ее двумя пальцами и швырнул на махонький столик под окном. Затем, тщательно вытерев руки чистым носовым платком, джентльмен открыл саквояж и извлек наружу катушку красных ниток с торчащей из нее иглой. Лоскуток наблюдал за происходящим, слегка приоткрыв рот в предвкушении незабываемого зрелища. Верзила знал, что Остин способен на чудеса, которые другим людям не подвластны.

Вот он вдевает нить в иголку и завязывает узелок. Затем берет со стола тряпичную псину и начинает шить. Иголка ныряет в один бок, выныривает из другого и уходит в лапу, образуя внутри собачки некое подобие нервной системы. Паутина оплетает игрушечного питомца тонкими красными нитями. Клочки ткани, которыми она набита, — будущие мышечные ткани.

Остин, прикусив кончик языка, продолжает увлеченно шить. Он не слишком-то хочет этого, но, раз уж взялся, надо делать на совесть. С самого детства отец учил его быть старательным и прилежным, а Остин был из тех сыновей, кто всегда слушают папу.

Наконец хирург завязал последний узелок и, спрятав катушку обратно в саквояж, протянул собачку Лоскутку.

— Держи. Вот твой новый питомец.

Верзила бережно взял песика в ладони и поднес к уродливому лицу.

— Живи, — тихо сказал Остин.

Едва это слово сорвалось с губ джентльмена, собачка вздрогнула и, вскинув голову, уставилась на Лоскутка черными глазами-пуговицами. Затем, медленно встав на все четыре ноги, она шагнула вперед и храбро лизнула громилу в нос красным клочком, заменявшим ей язык, губы Остина, наблюдавшего за этой сценкой со стороны, невольно расплылись в улыбке. Убедившись, что Лоскуток всецело увлечен новым питомцем, джентльмен вернулся к чтению. Это был художественный роман в двух частях о судьбе молодого человека, оказавшегося в тюрьме за преступление, которого не совершал. Как раз сейчас молодой человек, обуреваемый жаждой мести, пытался сбежать из заключения, дабы поквитаться с оклеветавшими его мерзавцами. Написано было крайне увлекательно, не оторваться. Большой любитель чтения, Остин надеялся прикончить оба томика прежде, чем они нагрянут в столицу.

Ибо в Бокстоне у них и без того дел будет хоть отбавляй.

* * *

— Учитель! Учитель!

Ромидаль приоткрыл один глаз и хмуро посмотрел на меня.

— Что случилось? — спросил он хрипло.

Я стыдливо потупил взгляд:

— Простите, учитель… Я разбудил вас…

— Не томи, Тайлер, — проворчал некромант. — Что сделано, то сделано, и потерянный сон уже не вернешь. Так что давай, рассказывай, чего там у тебя?

— Вот, сами посмотрите! — радостно воскликнул я и, выждав пару секунд для пущего эффекта, достал из-за спины небольшую самодельную клетку.

— Это что, Микки? — спросил Ромидаль.

Прищурившись, некромант уставился на вяло копошащегося в опилках мышонка.

— Да, — улыбаясь, кивнул я. — Он самый.

— Так он же вроде… умер?

— Ну да. А я его оживил.

От взгляда, которым меня одарил Ромидаль, у меня мурашки побежали по коже.

— Как так — оживил? — рассерженно воскликнул он.

— Ну, вначале я обмотал ему голову проволочкой, а потом прочел заклятье при…

— Я не об этом! — оборвал меня чародей. — Зачем ты оживил мертвого мышонка, Тайлер? Разве я для этого обучал тебя некромантии?

— Но…

— Никаких «но», паренек! Ты что же, забыл, что я тебе говорил об этике некромантов?

— Нет, не забыл… Но ведь это Микки, учитель!

— И что же?

— Он такой славный… Я не хочу его терять!

— Прекрасно тебя понимаю, — энергично кивнул Ромидаль. — Но это не повод для оживления. Пойми, паренек: некромантия создана не для того, чтобы ты воскрешал умерших питомцев себе на потеху. Ты должен уважать чужое право на смерть, уважать Вечного Червя, который позволяет тебе время от времени вторгаться в его покойное царство и вызывать обитающие там души в наш мир. Твой Микки умер потому, что был слишком стар. Его тело уже испорчено временем и болезнями, возможно, он мечтал поскорей умереть, чтобы не испытывать мук… а ты взял и снова запихнул его душу в то же самое тело!

Я стоял, с тоской глядя на сидящего в клетке мышонка.

— Если ты действительно любишь Микки, ты должен позволить ему уйти, Тайлер, — мягко произнес некромант. — Раз он умер, значит, пришла пора его душе отправиться в царство Вечного Червя. Понимаю, сложно это принять, но ты должен, мальчик. Кто, если не мы, некроманты, будем уважать покой мертвых? Обещай, что отпустишь его! Ну же!

— Я отпущу его, — тихо буркнул я.

— Не отчаивайся, паренек. — Ромидаль, видя, что я вот-вот заплачу, положил руку мне на плечо. — Помни, что ты делаешь это ради Микки.

Закусив нижнюю губу, я кивнул и потащился к столу. Мышонок в клетке испуганно вертел головой из стороны в сторону; он, видимо, до сих пор не мог понять, что с ним случилось.

Когда я читал заклятье отзыва, в глазах стояли слезы.

Нет ничего страшней, чем упокаивать верного друга.

* * *

Гафтенберг выглядел замученным и слегка растерянным.

— Плохая ночь? — спросил я, входя в лабораторию.