Сотовая бесконечность - Сергей Вольнов Страница 39

За эти четверть часа я узнал очень многое как лично о себе, лейтенанте Иване Ефимовиче Бобрикове, так и о мужчинах вообще. При этом эпитеты «герой вшивый» и «паршивец крылатый», вкупе с «петухом общипанным», были, пожалуй, наиболее литературными.

В расположение своей эскадрильи я возвращался с пылающим ухом и откровением о том, что старлей Козодубов всего лишь вздыхал по Машеньке и «ничего такого» между ними не было. Что Костя Астахов – первый сплетник на весь полк, и что он сам к Маше «клинья подбивал», да неуспешно. И что я, лейтенант Бобриков, – круглый дурак. Круглее самолётного колеса!

С последним сложно было не согласиться. Я вообще был зол на себя и на весь мир. А уж Астахова готов был вообще по стене размазать.

А тут ещё и Иваныч со своими запчастями!

Иваныч – это мой механик. Хороший, кстати, мужик. Невысокий седой старикан. Добрейший человек. И заботится обо мне, сукине сыне.

Тем более стыдно!

Человек по делу, о моей же безопасности в воздухе печётся, а я наорал на него! Как стыдно…

От полётов меня Мирошников отстранил, поэтому я пару часов бродил по раскинувшемуся за лётным полем лесу. Потом отправился в палатку и завалился на кровать. Обедать, естественно, не пошёл. После того, что устроил сегодня, и сам не знаю, как я в столовой появлюсь. (Впрочем, для того, чтобы появиться в столовой, нужно ещё вернуться.)

В четырнадцать тридцать две меня разыскал посыльный из штаба полка. Вызывал лично комполка полковник Барабанов.

– А вот и наш король купола, как говаривали в цирке до войны! – повернулся от стола старый вояка, любовно прозванный, в полку Будённым. И вовсе не за пышные усы. А за то, что как Семён Михайлович был уверен, что конница – главные войска, а все остальные – вспомогательные, так и Владимир Никодимович был уверен в превосходстве авиации над прочими родами войск. Чудаковатого полковника Барабанова в полку любили. Был он мужиком простым и справедливым. Никогда никого напрасно не наказывал. Даже наоборот, всегда за своих людей стоял горой – и перед начальством и перед особистом.

Кроме самого полковника, в кабинете сидели начштаба, начальник разведки и некий серьёзный полный мужчина в офицерской форме без знаков различия. Он ощупал меня цепким изучающим взглядом умных серых глаз, насмешливо приподнял седую бровь.

– Король купола?

– Так точно! Специалист по высшему пилотажу… – ответил ему комполка.

– Так это же хорошо! Хороший лётчик. Вон и орденок, я вижу…

– Да уж пилот хороший, тут сказать нечего. – Глаза Будённого мгновенно потеплели. – И орден по заслугам получил. Вот только выделываться любит перед девочками из столовой.

– Това-арищ полковник!..

Но оправдаться мне не дали. Точнее, не пришлось.

Будённый разъяснил мне задачу, начштаба вручил полётную карту, начальник полковой разведки указал ориентиры и те районы, на которые надо обратить особое внимание. Седой без знаков различия выразил уверенность в том, что я оправдаю оказанное мне высокое доверие.

…И вот теперь двигатель чихнул в последний раз, и благополучно затих, подводя тем самым черту под вопросом «как теперь показаться в столовой».

Высота четыреста пятьдесят метров и быстро падает. До линии фронта километров восемнадцать. Не дотяну…

Вот же день какой неудачный выдался!

Слетал нормально, всё, что нужно, сфотографировал. И зенитчики немецкие не достали.

А достал – вот глупость-то! – какой-то долговязый фриц одним-единственным выстрелом из винтовки. Бензопровод перебил, точно… Вот уж повезло гаду. Наверняка за сбитый самолёт отпуск получит.

О! На альтиметре уже двести метров. Сто девяносто девять, сто девяносто восемь, сто…

Пора уж и прыгать!

Хорошо бы, как капитан Гастелло, направить машину на танковую колонну. Но танков нигде не видно, да и другого чего приличного.

А так, запросто, погибать не хочется!

Да и самолёт, честно говоря, уже давно простился с той частью траектории, которую принято называть управляемым полётом. Так что если прыгать, то – САМОЕ ВРЕМЯ!!!

Фонарь кабины отлетел в сторону, я оттолкнулся от фюзеляжа и на несколько секунд отправился в свободное падение. Затем резкий рывок наполнившегося воздухом купола…

Под ногами закачался приближающийся ковёр леса. Вон хутор, в нескольких километрах к западу от него другой. Болото. Не очень большое, но как раз на пути к фронту. С одной стороны хорошо, что ещё не стемнело. Видно, куда летишь. А с другой – очень плохо. Хреново даже! Ведь и немцы смогут увидеть, куда я приземлюсь. А приземлюсь я, похоже, как раз в болото.

Вот ч-чёрт!

С громким плеском я погрузился в зловонную болотную жижу по пояс. Хорошо ещё, что купол парашюта надёжно зацепился за какой-то сук одного из растущих по краю болота деревьев. Подтягиваясь на стропах, с большим трудом выбрался из грязного месива. Осмотрелся, взобравшись на дерево. Ничего утешительного! Болото с земли выглядит гораздо большим, чем сверху. И более топким, кстати. Не говорю уж о запахе. С другой стороны – лес. И ладно бы лес! А то так, разбросанные там и сям рощи. Пара хорошо накатанных грунтовых дорог, километрах в шести к юго-востоку из-за деревьев выглядывает покосившаяся маковка храма. Это плохо. Значит, большая деревня, а большая деревня – это комендатура и немцы.

Ну что же! Будем пробираться в направлении фронта. А там посмотрим…

Я обвязал вокруг найденного у болота камня свой лётный комбинезон и парашют. Пухлый свёрток утонул на удивление быстро. Патрон с сухим щелчком дослан в казённик. Вперёд, лейтенант!

Собачий лай настиг меня минут через сорок, когда конца-края болоту ещё и видно не было. Причём несся, казалось, со всех сторон сразу!

Оп-па, товарищ Бобриков. Похоже, ты допрыгался!

Через пятнадцать минут отчаянного бега я выскочил на большую поляну с развалинами бревенчатой избёнки. А лай всё ближе и ближе! И доносится он действительно со всех сторон. И уже слышны гортанные команды на ненавистном немецком языке.

Для «последнего парада» место вполне даже подходящее. А чего? Практически дзот, сектора обстрела вроде бы приличные. Огневая мощь, конечно, подкачала… Ну да ничего не поделаешь! Тот самый «ТТ» и всего две обоймы к нему. Шестнадцать патронов. Вот и посмотрим, товарищ замполит, зря или не зря я по банкам пулял. Если повезёт, заберу с собой полтора десятка гадов.

И сложится в полку печальная история. И кто-нибудь вроде Астахова или того же Швидкого с удовольствием будет рассказывать всем желающим. Служил, мол, такой у нас лейтенант Бобриков Иван Ефимович, тысяча девятьсот двадцать четвёртого года рождения. Хороший пилот, орденоносец… Но – зазнался. И вот однажды утром как с цепи сорвался! Драку устроил, девушке нагрубил. А потом улетел на задание и не вернулся. И остались от лейтенанта Бобрикова только орден, комсомольский билет, неотправленное письмо в Новосибирск, к эвакуированной матери, да томик Пушкина с вложенной в него довоенной фотографией сержанта Марии Овечкиной. Такие вот дела, товарищи граждане!..