(Не) пара для короля - Елена Малиновская Страница 4

«Ивори, — сам собою прозвучал в ушах строгий голос матери. — Никогда не забывай, из какого ты рода. Нельзя показывать людям свою слабость. Даже если будешь умирать от жажды — сделай только глоток воды. Если от голода — оставь не меньше половины на тарелке. Проявление жадности делает из людей посмешищ. Никогда и никому не позволяй смеяться над тобой».

— Идем. — Этель сразу же встала. — Мать ждет нас.

Я нехотя поднялась, отложив в сторону салфетку. Нервно провела по подолу платья ладонями, силясь разгладить несуществующие складки. Затем вскинула руку, проверяя прическу.

— Да идем уже, — поторопила меня Этель. — Хватит прихорашиваться. Все равно красивее ты от этого не станешь.

Теперь наш путь лежал на третий этаж. Чем ближе была наша цель, тем быстрее билось мое сердце. Я размеренно дышала, не позволяя панике захлестнуть себя с головой.

Все в порядке, Ивори. В конце концов, это мать пригласила тебя вернуться.

В коридоре третьего этажа Этель внезапно свернула не в сторону рабочего кабинета матери, а к ее спальне. С каким-то непонятным раздражением кинула на меня взгляд через плечо, и я моментально придала своему лицу должное выражение отстраненного равнодушия, не позволив изумлению отразиться на нем.

Плесень, свидетельствующая об отсутствии магической активности в замке. Теперь еще и это… Неужели моя мать действительно больна? Но, пожалуй, только смертельный недуг заставил бы ее принимать гостей в постели.

Около самой двери Этель остановилась. Посмотрела на меня и злым свистящим шепотом предупредила:

— Не нервируй мать. Поняла? Она… она немного не в себе. Доктор запретил ей волноваться.

— У вас был доктор? — полюбопытствовала я. — Давно?

Этель проигнорировала мой вопрос. Пару раз стукнула в дверь и, не дожидаясь разрешения войти, повернула ручку. После чего первой скользнула в комнату.

Я в последний раз набрала полную грудь воздуха и сделала шаг следом. Однако на пороге замерла, изумленно распахнув глаза.

В спальне матери плескалась тьма. Правда, почти сразу послышался шорох, и тяжелые бархатные гардины разошлись в сторону. В тусклом дневном свете заплясал столп пылинок, доказывая, что и в этой комнате слишком давно не убирались.

— Ивори.

Голос матери прозвучал пусть и едва слышно, но твердо. Взгляд сам собою упал на кресло около окна, в котором мать частенько проводила время за чтением. Но оно оказалось пустым, и я растерянно повела головой из стороны в сторону, оглядывая знакомую обстановку.

— Ивори, — чуть громче повторила мать.

В этот момент я наконец-то увидела ее. Герцогиня Квинси лежала на кровати, до подбородка укрытая сразу несколькими одеялами, как будто жестоко страдала от холода. На фоне светлых подушек ее лицо выглядело словно слепленное из алебастра. Абсолютно белое, безжизненное, с заострившимися чертами. Темные волосы казались спутанной грязной паклей.

«Мама, мамочка!»

Я покрепче сжала зубы, не позволив взволнованному восклицанию вырваться наружу. Теперь я ясно видела, что мать и в самом деле серьезно больна. Хотелось кинуться к ней, рухнуть перед кроватью на колени, уткнуться лбом в ее плечо. И, возможно, даже почувствовать, как она погладит меня по голове. Но в этот момент карие глаза герцогини полыхнули недовольным огнем, и я поняла, что в отношении матери ко мне ничего не изменилось.

— Здравствуй, мама, — все-таки с робкой надеждой проговорила я, рассчитывая, что хотя бы это проявление родственных чувств мне будет дозволено.

Темное пламя в глазах герцогини вспыхнуло ярче.

— Кейтлин, — сурово поправила меня мать. — Ивори, для тебя я всегда буду Кейтлин. И скажи спасибо, что не требую от тебя называть меня «вашей милостью», как того требуют правила этикета.

— Спасибо, — послушно поблагодарила я.

Этель тем временем отошла от окна и вальяжно бухнулась на край кровати. Подняла тонкую, словно высохшую ладонь матери и поцеловала ее, глядя на меня в упор насмешливым взором.

— Этель, ты же знаешь, что я не люблю эти проявления нежности, — ожидаемо возмутилась мать. Но в ее голосе угадывалась улыбка. И руку она не отняла.

— Прости, мамочка, — прощебетала Этель, по-прежнему не сводя с меня взгляда. Растянулась в пакостливой ухмылке, явно ожидая от меня какой-то реакции.

Ну и зря в таком случае. Я давно не сопливая девчонка, которая ревела ночи напролет от постоянных проявлений открытой нелюбви матери. В этой жизни есть вещи, которые надо просто принять, пусть они и кажутся тебе верхом несправедливости. И данная относилась именно к их числу.

Поэтому я лишь повыше вздернула подбородок и подчеркнуто вежливо осведомилась:

— Кейтлин, зачем ты просила меня вернуться?

— Просила? — Голос герцогини окреп, в нем явственно прозвучали знакомые ядовитые нотки. — О нет, моя дорогая. Я потребовала, чтобы ты вернулась. Потому как ты — моя дочь. И я не желаю, чтобы одна из Квинси шлялась не пойми где.

Ого! Это что-то новенькое. Прям очень любопытно, что же от меня надобно матушке. Или напомнить ей, что я «позор рода»?

— Три года тебя совершенно не интересовала моя судьба, — сухо проговорила я. — Что изменилось теперь?

Кейтлин приподнялась, и Этель тут же заботливо подложила под ее спину подушки. После чего мать откинулась на них, выпрямив спину и ровно положив поверх одеяла руки.

— Подойди ближе, — приказала она.

Первым моим порывом было вообще выбежать прочь из комнаты сломя голову. Быть может, зря я вернулась домой. Да, мое положение было тяжело, но не безнадежно. В конце концов, с голода бы не умерла. Мне ведь предлагали место помощницы архивариуса в городской библиотеке Родбурга. Надо было засунуть фамильную гордость куда подальше и согласиться.

— Ивори!

Я вздрогнула. В шепоте матери прорезался отчетливый змеиный присвист, что говорило о крайней степени ее бешенства. И мои ноги сами сделали шаг вперед. Мать поманила меня указательным пальцем, и я нехотя подошла еще ближе.

А затем отпрянула, когда живот внезапно обожгло огнем. Согнулась, лишь каким-то чудом не упав. Казалось, будто кто-то невидимой с расчетливой жестокой силой ударил меня под дых.

— Одно радует: ты не носишь под сердцем никакого выродка, — удовлетворенно констатировала Кейтлин. — И ни под каким потным мужиком еще не извивалась.

Замолчала, с тяжелым присвистом дыша.

Этель обеспокоенно посмотрела на мать. Выудила из кармана платья носовой платок и бережно вытерла ее лицо, которое влажно заблестело от выступившего пота после этого простенького, в общем-то, заклятия.

— Это все, что ты хотела узнать? — зло спросила я, не убирая ладони с живота. — Но я не понимаю, какая тебе разница, девственница ли я или нет. Насколько я помню, ты выгнала меня, сказав, что я недостойна носить имя одной из Квинси.