Сказка старого эльфийского замка - Анна Морецкая Страница 4

После этих слов граф, глянув презрительно на так и оставшуюся сидеть около его ног женщину, отвернулся от нее и направился к двери. И уже почти на выходе, не оборачиваясь, громко сказал:

— Да… и подумай на досуге об обители…

Лисса, заслышав приближающиеся шаги отца, едва успела укрыться за портьерой, тяжелыми складками обрамляющую дверь.

Затаив дыхания и вцепившись в штору, девочка замерла, вдруг осознав, что ее могут застать сейчас за таким неблаговидным делом, как подслушивание. Но граф, видно, был весь в своих мыслях, так что на слегка колышущуюся занавесь внимания не обратил. Глядя сквозь складки ткани в его удаляющуюся спину, девочка тем временем обдумывала услышанное.

То, что мачеха бранилась, как пьяный кузнец, это было для Лиссы не новостью, а вот то, что отец не стеснялся в выражениях, неприятно покоробило. Но, видно, жена оскорбила его очень сильно, раз такой спокойный и, в общем-то, доброжелательный человек, как граф Силвэйский, позволил себе подобныевыражения. А то, что измена оскорбление не шуточное, это девочка прекрасно поняла.

Многие взрослые считают, что пониманию детей серьезные вещи не доступны. Ну, так это они так думают, а ребенку, почти подростку, в десять зим, как раз все понятно. Вот знаний маловато… это да-а.

«— Только если поцелуи это не измена, о которой говорил отец, то, что же такое делала мачеха с другими мужчинами, чего он ей простить не может?» — задалась закономерным вопросом Лисса. В ее-то личном опыте и поцелуев, понятное дело, пока не было, но вот на праздниках и в деревне, и во дворце случалось не раз натыкаться на целующуюся парочку, поэтому какое-никакое представление о них она имела.

Пока ребенок рассуждал о вещах довольно сложных для его восприятия, шаги отца успели затихнуть, и Лисса решила тоже потихоньку выбираться из комнаты. Но тут ее внимание привлекли звуки из кабинета: сначала послышались всхлипы, потом какая-то возня и следом резкий звук бьющегося стекла. От последнего неожиданного и громкого звука девочка вздрогнула, и сперепугу опять завернулась в ткань. А из комнаты, из оставленной открытой настежь двери, до слуха девочки долетали уже вполне различимые слова, произносимые злым голосом:

— Сволочь! В обитель он захотел меня упрятать! Ха, как бы ни так! Не графиня я ему видишь ли! Буду я сама с проблемами разбираться — ага, как же! Посмотрим еще кто кого! Ты у меня сам за все заплатишь, гад заносчивый!

Следом за этими словами из кабинета вылетела мачеха и, подобрав полы мятого пеньюара, побежала к лестнице наверх. Если б Лисса уже не пряталась в складках портьеры, то, скорее всего, она бы и не успела укрыться, столь стремительными были движения женщины.

В тот раз они пробыли в родном замке еще дня три. Мачеха так и просидела все это время в своих комнатах, не выходя к ним. А потом, к радости девочки, они с отцом уехали.

Следующий месяц граф с дочерью провели в столице: участвовали в Великом Весеннем празднике, традиционно захватывающем весельем и королевский дворец, и улицы города, ходили по гостям и принимали участие на первых, устраиваемых в этом году пикниках.

Только, видно, тот скандал, что случился незадолго до их отъезда из дома, сказался на отцовском здоровье. Он стал быстро уставать, и даже их утренние тренировки теперь заканчивались для него одышкой и сильным сердцебиением. Граф, как и многие крепкие мужчины, которые в жизни не знали не то, что серьезных болезней, но и обычной простуды, звать лекарей не хотел до последнего. Лишь наведался к ближайшему аптекарю и купил там каких-то укрепляющих капель. Сначала лекарство неплохо помогало, но спустя всего десятницу и оно перестало действовать.

Лисса сильно переживала за отца. Но что она, по сути, еще ребенок могла сделать? Граф старался ей своей слабости не показывать — шутки шутил, по голове ласково трепал и подарками задаривал. Забывая при этом, что девочка растет и ее развивающаяся любящая женская сущность заставляет дочь смотреть пристальнее, слушать внимательнее и примечать подробнее. И как бы он не старался заговорить ее или отвлечь, она прекрасно видела и постоянную теперь бледность его лица, и расплывающуюся синеву под глазами, и часто вздымающуюся грудь при малейшем напряжении.

Но и когда настойка, что граф купил у аптекаря, помогать перестала, он не обратился к знахарю или магу, а опять с чисто мужской самоуверенностью решил, что лучшим для него лечением будет отправиться к себе в замок и отлежаться там — как известно, в родном доме и стены помогают. А по дороге домой, хоть и занимала она всего неполные два дня, у отца случился и первый обморок.

Последующую неделю Лисса запомнила очень хорошо — практически каждый день отложился в ее памяти чем-то значимым. Как водится, утро она начинала с надежды, что вот именно сегодня отец пойдет на поправку, но в течение дня случалось что-то такое, что убивало эту надежду и вечер девочка проводила во все больше возрастающем напряжение… а потом и страхе.

В одно утро, по прошествии этой самой недели, как они приехали в замок, отец уже не смог подняться с постели. И только тогда, понимая, что своим состоянием пугает дочь, граф послал за бабкой Росяной в деревню.

Призванная в замок знахарка, хоть и была уже неимоверно стара, но Силы своей еще полностью не утратила. Она жила в ближайшей к господскому дому деревне и доверием графа пользовалась безоговорочным.

Как знала Лисса, что и само ее появление на свет произошло только благодаря стараниям старой целительницы. Родители прожили вместе почти десять зим и детей за это время так и не нажили, пока однажды на их жизненном пути не встретилась мудрая Росяна. Впрочем, бабулька и жила-то сначала в замке при господах. Так что присутствовала и при рождении Лиссы, и при ее первых годах жизни. А ушла сама, когда госпожа ее, мать малышки, погибла. Тут уж знахарка ничего сделать не смогла — сломанной шее, при падении с бешено мчащегося коня, никакое целительство, знамо, не поможет. Но старушка, почему-то, чувствовала себя виноватой, что хозяйку не уберегла. А уж когда в дом новая госпожа заявилась, то бабка и вовсе редким гостем в замке стала, чувствуя и своей еще не отмершей женской сутью, и пока незатухшим Даром, нутро той — гнилое и стервозное. Только по великой нужде и приходила теперь. Но Лисса, привыкшая к ней, особо не расстраивалась — деревня-то, чей, недалеко находилась, версты полторы всего, и наведаться туда для девочки давно уж труда не составляло.

Но вот теперь, когда бабка Росяна пришла в замок и была препровождена в спальню к графу, Лисса занервничала — ее-то саму в комнату к отцу не пустили. Корра вот, случайно заехавшего в замок приятеля отца, почему-то допустили, а ее — дочь, нет!

В этот раз, и ни задумываясь о достойности своего поведения, и даже не озаботившись тем, что ее могут застать за этим делом, Лисса прильнула ухом к дверив спальню отца.

Слышно было плохо. Знахарка что-то тихо говорила, причитала жалобно, граф ей так же невнятно отвечал, приятель же его изредка вставлял в их диалог какие-то восклицания, но тоже, по большей части, малопонятные. Выхватывая из их речи по словечку, девочка в своей голове складывала мозаику. Постепенно эти слова да прибавившиеся к ним кое-какие воспоминания сложились для нее в вполне определенную картину — отец умирал от отравы… и отравила его мачеха.