Спасти Державу! Мировая Революция «попаданцев» - Герман Романов Страница 4

— Какой? — спросил Михаил Александрович, а Фомин со Шмайсером молчаливо и недоуменно переглянулись.

— Помочь большевикам начистить ляхам ряшку!

— Что?!!

На добрую минуту воцарилась тишина — собеседники с минуту пытались переварить безумное предложение, однако длительный процесс мышления был прерван дробным смешком Арчегова.

— Большевики грезят о мировой революции, и у них есть основания для таких надежд. В Баварии и Венгрии советская власть задушена, но угли пожарищ еще тлеют, и сильно. Могут вспыхнуть заново. Учитывайте, что Германия сильно недовольна навязанными ей Версальскими условиями. Там пороховая бочка, а мы им пошлем товарища Ленина со спичками. Большевики любят играть такими вещами!

— Ты в своем уме? — осторожно спросил Фомин.

— Конечно. Серьезных препятствий у Москвы ровным счетом два — белые и поляки. Потому мы должны показать, явственно показать Кремлю, что Сибирь воевать с большевиками не желает и готова заключить мир на приемлемых условиях. А если красные признают твой, Михаил Александрович, императорский титул, то ты, со своей стороны, предложишь начать переговоры о мире между всеми враждующими сторонами, признав право народов на самоопределение.

Арчегов усмехнулся, глядя на финальную сцену «Ревизора» — все трое так посмотрели на него, что сомнений у них не осталось: военный министр определенно спятил. И он жизнерадостно засмеялся.

— В чем причина такого непонятного веселья? — глухо спросил Фомин. — Чую, у тебя где-то подвох, а вот где? Пока понять не могу.

— Если мы дадим большевикам четкие гарантии, что полностью выходим из игры, и, более того, поможем им в возне с поляками, которые всегда враждебны России, то полдела будет сделано. Надо только все четко продумать, чтоб прокола не было. В Москве сидят не дураки и голым словам не поверят. Нужны наши конкретные действия.

— Подумаем, Константин Иванович, подумаем, — отозвался с непонятной интонацией Шмайсер. — Но каковы будут последствия?

— Семьсот лет назад Русь преградила путь монголо-татарскому нашествию. Ну и что — получили благодарность от Европы?! Пять лет назад русские спасали Париж, лили за союзников кровь — и что? Они нам помогают? Или царские долги нам скостили, заодно оставив «великую, единую и неделимую»? Или британцы забыли свое любимое изречение — «плохо, когда с Россией никто не воюет»?

И такая горечь звучала в словах военного министра, что его собеседники потупились, как шкодливые дети. Зря они заподозрили его в умопомешательстве. Неладно вышло, поторопились.

— Если эта большевистская свора кинется на Польшу, оставив нас в покое, то мы можем заиметь неплохие выгоды. Во-первых, где-то до середины осени мы будем спокойно приводить наши дела в порядок и готовить нормальную армию. И это самый минимальный срок — вообще-то я думаю, что у нас будет время до следующей весны. Второе: поляки и большевики взаимно обессилят друг друга. В той истории поляки сдали Врангеля красным и получили от большевиков уступки. Да и Ленин остался не внакладе — большей частью империи коммунисты завладели. А в результате проиграли не только белые, а вся Россия!

— А что дальше? — вопрос Фомина прозвучал глухо.

— Только одно. Помните, как у Экклезиаста — есть время разбрасывать камни, а есть время собирать камни. Нужно начинать кропотливо возрождать саму Российскую империю, пусть в новом виде, используя с максимальной выгодой советско-польскую войну.

Слова Арчегова были внезапно прерваны громким боем больших напольных часов — наступила полночь, с двенадцатым ударом для всех начнется новый день, но они уже спят. А вот для собравшихся за этим столом, скорее всего, будет долгая бессонная ночь.

Иркутск

(21 марта 1920 года)

Солнышко припекало, звенела капель по брусчатке мостовой, падая с крыш. Шустро бежали ручьи с темной талой водой — весна решительно входила в свои права.

Арчегов подставлял лицо теплому ветерку, радуясь долгожданному отступлению зимы. Да, да, именно зимы, так как март в Сибири — это еще холода с ночными морозами, не Черноземье с Кавказом, право слово. С ноября по март — целых пять месяцев длится здесь самое холодное время года. А если на пару тысяч километров севернее подняться, то о тамошних местах говорят так — «у нас 12 месяцев зима, а остальное лето».

Иркутск преображался прямо на глазах — уже не так бросались страшные последствия междоусобной брани. Вроде прошло всего три месяца относительно мирной жизни, а этого оказалось достаточно для налаживания быта и порядка. В городе еще в конце января была запущена электростанция, труба которой возвышалась почти рядом с Казанским кафедральным собором и постоянно извергала из себя густые клубы дыма.

Угля не жалели — из Черемхово эшелоны шли без перебоев. Да и спокойствие на улицах напоминало о той, почти забытой довоенной жизни. Преступность резко схлынула — Сибирское правительство перестало к ней либерально относиться. Воспользовавшись военным положением, оно стало основательно «зачищать» города от криминала.

Ночным разговором Константин Иванович был очень доволен — в очередной раз удалось не рассказать всех деталей этой «пермской тройке», как он их называл про себя. И то, что задумано на самом деле.

Точнее, до определенного момента — а о будущем лучше и не заикаться — разорвут в клочья, узнай они о его потаенных планах и надеждах. С Вологодским и то проще, ведь в Петре Васильевиче все четче проявлялся прагматик, несмотря на то, что относился к интеллигенции.

Премьер-министр уже мыслил вполне реалистично, считая, что возродить Российскую империю в прежнем виде не представляется возможным. А потому склонен прислушиваться к доводам рассудка. Да и не стоило, на его взгляд, реставрировать старый порядок, оказавшийся жизненно неспособным. А вот идею федерации, своего рода британский вариант на русский лад, воспринимал с нескрываемым одобрением.

Но, опять же, на основе полного равноправия всех трех белых осколков, оставшихся от былой империи. И прекращение Гражданской войны Вологодский горячо приветствовал и сам был готов немедленно отправиться в Москву для ведения переговоров с коммунистами о мире. Вполне позитивное и понятное желание, целиком вписывающееся в планы самого Арчегова. Но опять, до определенного момента…

— Война — слишком затратное и вредное занятие, налагающее тяжелое бремя на сибиряков. Поэтому не стоит вверять ее ведение в руки генералов! — Вологодский гневно сверкнул стеклами очков.

— Я согласен с вами, Петр Васильевич, — Арчегов с уважением посмотрел на премьера — он изложил хоть в иной форме, но мысли Черчилля, которые тот еще не озвучил.

— К тому же война сейчас нам абсолютно не нужна. Я не вижу никаких перспектив для Сибири в случае ее повторного продолжения. Последнее время я стал больше думать над тем, что большевистская партия, установись мир, станет политическим банкротом.

Вологодский рассуждал неторопливо, но с напором и с непривычной жесткостью в голосе, в котором напрочь отсутствовали прежние, свойственные ему истеричные нотки.