Два талисмана - Ольга Голотвина Страница 4

Ларш с новым интересом глянул на собеседника:

— Что, семейное ремесло?

— Оно самое, будь оно неладно… — Мирвику стало стыдно за свою вспышку. Какое дело господину до бед уличного бродяги? Но заткнуться посреди беседы было невежливо, и парень продолжил, стараясь казаться беспечным: — Да оно бы ничего, в Аршмире таких много — и живут себе, удачей похваляются, добыче радуются, а что придется сдохнуть на руднике или в удавке, так уж это на роду написано. И мне бы так, отец с дедом не дурнее меня были. Да, видно, Серая Старуха мою колыбель повернула…

— Что? — вскинулся Ларш. — Как ты сказал?..

Воришка дернулся в испуге: неужели прогневал господина?

— Ну, в народе так говорят, — поспешил он объяснить. — Мол, Хозяйка Зла тайком подберется к колыбели, повернет ее — и растет потом ребенок не в мать, не в отца…

— Я знаю, — взял себя в руки Ларш. — Просто я… просто сегодня мне пришлось услышать эту поговорку…

* * *

Седеющие темные волосы, пронзительные зеленые глаза, высокие скулы, крючковатый нос, сердито сжатые губы… Ульфанш Серебряный Корабль, Хранитель города Аршмира, и в хорошем настроении внушает окружающим трепет, а уж в ярости…

— Тебе Многоликая в детстве колыбель повернула! Иначе как бы мог в Морском Клане вырасти трусливый щенок, который боится моря?!

Ларш стискивает зубы. Посмел бы это сказать другой человек!.. Но ведь не бросишь вызов на Поединок Чести брату отца, который несколько лет заботится об осиротевшем и оставшемся без гроша племяннике.

— Со времен Двенадцати Магов, — продолжает громыхать дядя Ульфанш, — Спруты, Акулы и Альбатросы — Морские Кланы! Назови хоть кого-то из твоей родни, кто ни разу не вышел в море! Ну, назови!

«Тетушка Аштвинна», — едва не срывается с языка юного Спрута, но он вовремя сдерживается: дядя сейчас явно шуток не понимает.

— Твой отец погиб в боевом рейде! А тебя укачивает, да? В шлюпке сознание теряешь? Подумаешь, беда какая!

Ларш безнадежно молчит. Он уже пробовал объяснить дяде, что дело не в морской болезни. Он согласен травить за борт, согласен на подкашивающихся ногах ходить по проклятой палубе и с трудом вспоминать собственное имя. Не это самое жуткое. Но как справиться с ужасом при мысли о том, что под ногами у тебя бездонная пропасть, что лишь ненадежные доски отделяют тебя от вязкой, заманивающей вглубь черноты? От этого кошмара цепенеет тело, путаются мысли, обрывается дыхание…

Разве растолкуешь это человеку, который в возрасте Ларша уже чистил морские пути от пиратов? Человеку, который не раз ходил на абордаж и тушил пожар на своем судне? Человеку, которого дважды снимали с обломков разбитого корабля?

Ульфанш, моряк и потомок моряков, истинный Спрут, хмуро глянул на племянника. Повертел на пальце массивное кольцо с темно-зеленым камнем, которое носил не снимая: символ власти Хранителя!

Молчание потупившегося юнца он принял за раскаяние.

— Закончим этот разговор. «Плавник» — надежное каботажное судно. Пойдешь вторым помощником. Я попрошу капитана быть снисходительнее и терпеливее. Короткие рейсы вдоль берега, почти все время суша на глазах… даже такой трусишка справится!

Ну вот, опять! Но второй раз Ларш не намерен молча глотать это слово!

Вскинув голову, он отчеканил:

— У меня уже было два Поединка Чести, я любому забью в глотку слово «трус»! Дядя, я не хочу и дальше сидеть у тебя на шее. Всё, о чем я прошу, — дай мне должность. На суше. Любую. Я справлюсь.

Ведь может, может! И в таможню пристроил бы по одному слову, и у себя во дворце место бы племяннику нашел…

Так нет же! Насупился, скривил тонкие губы:

— Так ты ничего не понял, мальчишка?.. Что ж, ты нуждаешься в хорошем уроке. Клянусь Безымянными, ты его получишь!

* * *

Спрут тряхнул головой, отгоняя неприятное воспоминание, и сказал с чувством:

— Эти семейные ремесла… из поколения в поколение… просто рабство, иначе и не назовешь!

— А то! — горько отозвался Мирвик. — А ведь не везде так! Ежели, скажем, в семье музыкантов растет ребенок, который скрипку от барабана по звуку не отличит, его не мучают всякими флейтами да лютнями, другое дело найдут! А тут… если еще мелкий, сам воровать не можешь, так хоть на углу стой да ветер слушай, пока старшие воруют…

«А кто родился в Морском Клане, обязан выходить в море на смех селедкам…» — подумал Ларш. Пристально глянул на воришку, который неожиданно оказался собратом по несчастью, и строго спросил:

— Работу искал?

— А то!..

— Последний раз — где?

— В театре.

— Где-где?!

— Ну, не актером, ясное дело! Мне подсказали, что им человек нужен — декорации ставить, зал подметать, в светильники масло наливать. Я и сунулся…

— И что?

— И как всегда. Вроде и народу на площади немного было, когда меня пороли, а поди ж ты… куда ни ткнешься, везде встретится гад, который на это дело любовался. Причем глазастый и памятливый гад. Ну, сказали мне, чтоб я валил промышлять в порт или на рынок. Дураки, между прочим: уж на них-то я работал бы без денег, за угол и кормежку.

— Любишь театр? — оживился Ларш.

— А то! Я у них все пьесы пересмотрел. Есть деньги — так по-людски, на скамье, а нет денег — можно втихаря пролезть. «Принца-изгнанника» шесть раз глядел!

— А «Воля Безымянных»? Помнишь, Раушарни играет отца той девушки…

— А то! Поднимает этак руки и говорит: «Все ветры времени песком забвенья позор мой не сумеют занести…»

— Здорово! Только руки он не поднимает, а вот так простирает перед собой…

— Нет, простирает потом, когда упрашивает дочку вернуться домой…

— Не спорь, я в ложе сидел, оттуда лучше видно!

— Господин в ложе, а я на потолочной балке, над самой сценой!

Двое страстных театралов на миг забыли свои горести. И было это совсем не удивительно, ибо театр, любимое дитя Аршмира, кружил голову и пленял душу почти всем горожанам, от Хранителя до мусорщика.

— Так! — Сын Клана взглядом нашел свою рубаху. — Сейчас оденусь — и пойдем.

— Куда? — струсил воришка.

— В театр. Будем тебя к делу пристраивать. — Спрут уже натягивал рубаху. — Мне помочь нельзя, так хоть тебе попробуем.

От восторженного изумления воришка пропустил мимо ушей странные слова господина о том, что ему нельзя помочь.

— Меня?.. В театр?.. А… Да… — Мирвик глянул за окно, где начало светать. — Господин думает, что они в такую рань уже встали?

— Плохо ты их знаешь! — хохотнул Ларш. — Они еще и не ложились!

* * *

Они еще не ложились — главные актеры труппы, ее гордость и хозяева театра. Они сидели вчетвером за столом, на котором вперемешку с остатками ужина разбросаны были перья и исписанные листы бумаги. Рядом с опрокинутым кувшином стояла чернильница.