Путь к золотым дарам - Дмитрий Баринов Страница 4

Привалившись спиной к дубу, на поляне сидел человек в вышитой белой рубахе до колен и полотняных штанах, с простым добродушным лицом и длинными светлыми волосами и бородой, обличавшими в нём волхва. Его пальцы легко перебирали струны гуслей. Рядом, прижавшись к нему плечом, сидела статная, красивая женщина средних лет с распущенными волосами, тёмно-жёлтыми, словно львиная шерсть.

Женщина играла с медвежонком, уча его плясать на задних лапах. Большая тёмно-бурая медведица спокойно лежала рядом в тени. Она доверяла этим людям, а ещё больше — лесному хозяину, чья косматая борода выглядывала из-за деревьев. Уж он-то зверье в обиду не даст.

Наконец уставший медвежонок улёгся в ногах у женщины.

— Хорошо в этом лесу, — задумчиво произнесла она. — Светлый он, добрый. Даже звери здесь мирные, а нечисти и вовсе не видно. Не то что у нас, в северской Черной земле, на Дебрянщине глухой.

— Я уж постарался, — откликнулся бородатый леший. — Всех чертей поразгонял. Нечего им делать на священном городище. Прежний-то леший их побаивался, а меня уж ни огненным змеем, ни носорогом-зверем не напугаешь — всего в походе с Ардагастом навидался.

— Хорошо тебе, Шишок. Ты за один свой лес в ответе. А наш лес — весь этот Средний мир. На то мы, волхвы, и мудрости набираемся всю жизнь, чтобы его от нечисти отстоять — хватит с неё и нижнего мира, — сказал волхв.

— Никуда бы отсюда, с Тясмина, и не уходить, — вздохнула женщина. — И ты уже не странствующий волхв, и я тебе жена, и дом поставили. А всё равно осенью, как только мужики озимые отсеют, — снова в поход с царём. Кому бабье лето, а кому...

— Вот вместе и пойдём. Ты ведь Карпат не видела? А я видел. Святые горы — нет их краше в венедских краях. Святые — страшные, дикие.

— А Северянщину на кого оставить? Царская рать раньше Масленицы вряд ли успеет, даже если с бастарнами до зимы управится. А что зимой будет твориться, на Святки особенно! Вся нечисть взбесится, а колдуны её из дебрей в сёла погонят. — Волхвиня стиснула крепкий кулак. — Все ведь в чаще до времени затаились: и Скирмунт, верховный жрец самозваный, и Черноборовы дочери-ведьмы, и Медведичи-уроды с разбойной дружиной.

— Медведица недовольно заворчала. Шишок примирительно произнёс:

— Ну, здешние-то медведи с людьми не блудят и не приживают с ними громил всяких.

— Ну куда с ними всеми Мирославе управиться? — продолжала женщина. — Совсем молодая ведь, хоть и хорошо волхвует. А волхвы светлых богов на Дебрянщине больно запуганные. О мужиках с бабами что и говорить... «До богов-де высоко, до царя далеко, а до тех, что в лесу, близко». Да и Ясеня в поход тянет. Пусть уж они с Мирославой вместе идут. А я одна буду в Почепе вас всех дожидаться. Вроде и привыкла за двадцать лет — одна против всей своры Чернобожьей, а теперь вот... трудно будет снова, Вышата.

Волхв обнял её, погладил по тёмно-жёлтым волосам:

— Да одолеешь ты их всех, недобитых. Ты ведь Лютица-львица!

Пальцы волхвини непроизвольно сжались, затем разогнулись, будто у львицы, прячущей и выпускающей когти.

— В клочки их разорву и по лесу разметаю! А за тобой буду в чаре следить. Чтобы тебя ни навка, ни бесовка, ни богиня карпатская не причаровала... Слушай, Вышата, может, ты со мной поедешь, а в поход вместо тебя — Авхафарн? Он ведь тоже хранитель Огненной Чаши, а с друидами у сарматских жрецов старинная вражда.

Вышата хотел было ответить, но тут между двумя идолами задрожал воздух, и в нём проступило хорошо знакомое волхву лицо Флавия Ситалка.

— Да светит тебе Солнце, Вышата!

— Да светит Солнце всем людям!

Внимательно выслушав рассказ фракийца, волхв понял: без него, Вышаты, мага из Братства Солнца, в походе не обойдутся. Потому что в дело вмешалась сила гораздо опаснее друидов и лесных колдунов — чернокнижная мудрость больших городов, где знание заменяет честь, совесть и род с племенем.

Три всадника ехали берегом тихой, прятавшейся в густых камышах речки Суботи. Кони у всех троих были боевые, породистые, сбруя блестела чеканными серебряными бляхами. Пояса и ножны мечей и акинаков в лучах летнего солнца сияли золотом и бирюзой. На коротких красных плащах были вышиты золотом тамги, известные всей Сарматии. Старший из всадников — немолодой уже, с хитроватым курносым лицом. Второй — молодой, с крупными упрямыми скулами и острой чёрной бородой. На шеях у обоих были золотые гривны с конскими головами на концах.

У третьего, самого младшего, волосы были не тёмные, как у первых двух, а золотистые. Тонкие усы, закрученные на концах, змеились над губой. Голубые глаза смотрели на мир весело и отважно. Молодое лицо казалось доверчивым и беззаботным, но в юноше чувствовался опытный воин, которого ни один враг не застанет врасплох. Гривна у него оканчивалась львиными головами, как у древних скифских царей. На обложенных золотом ножнах меча терзали друг друга грифоны, крылатые барсы, драконы, а на рукояти объедал виноградные лозы добродушный медведь. Многие в степи завидовали этому мечу индийской стали — подарку Куджулы Кадфиза.

— Ты хорошо устроился, Ардагаст, — сказал старший. — Кони, коровы, овцы... Разбираешься в скотине, как настоящий сармат.

— А я и есть сармат из рода Сауата-Черных, — гордо ответил золотоволосый.

— Это по матери, а по отцу ты венед, и тоже настоящий. Пшеница у тебя — золото. Я и в этом понимаю, возле моей столицы хлеб сеют скифы. И сады хорошие, только одичали малость, а так от яблок ветки ломятся.

— А сколько зверья и птицы в лесах, в плавнях, а рыбы в Тясмине и Днепре! — восхищённо подхватил скуластый.

— Рыбу и дичь добывают мои голядские рабы — им, лесовикам, это привычно. А осенью посеют озимые.

— Говорят, многие сбежали? — осведомился старший.

— Пусть хоть все уходят, когда заработают на выкуп, — махнул рукой золотоволосый. — Только кто их там, на Десне, ждёт? Их земли уже заняли северяне.

Он вдруг резко остановил коня и указал рукой на гору, где поднимались валы древнего городища:

— Вы видели мои владения снизу. А теперь взгляните сверху, как смотрят боги!

Фарзой, великий царь сарматов-аорсов, первым въехал в ворота городка, от которых остался лишь проход в поросшем травами валу. За ним — его сын и наследник Инисмей. И последним — Ардагаст, царь росов и венедов.

Городище пустовало два десятка лет. Брёвна частокола давно растащили на дрова, от белёных мазанок остались одни полуобвалившиеся стены, но кто-то старательно выкашивал весь бурьян. Судя по черневшим кострищам, здесь не раз то ли пировали, то ли приносили жертвы богам. Ардагаст спрыгнул с коня, легко взобрался на вал. Великий царь с царевичем последовали за ним.