Я и прочая нечисть - Анастасия Акулова Страница 4

– А я часто видела тебя, – девушка щёлкнула пальцами, и вот она уже вновь стоит на ногах, – Ты в детстве часто купалась в пруду. Водяной не раз порывался утащить тебя на дно за то, что ты так часто нарушала его покой. Но с Бабой Ягой связываться не стал.

Ну спасибо! За поднятие боевого духа, так сказать…

– Больше никогда купаться не буду… – подавленно пробурчала я, в красках представляя водяного и то, как меня за ногу утаскивают на дно.

– Да это он шутил, – мстительно усмехнулась мама, – Знает же, что чуть что я его за его водоросли оттаскаю. Ну ладно… Познакомься, это Ваня, – мама указала на улыбающегося деревянного получеловека, – Он леший нашего леса. Молодой ещё, лет сто-двести…

– Молодой?! – Я поперхнулась воздухом.

– А что ты хочешь? Вот мы, Бабы Яги, живём до двух тысяч лет, – огорошила меня мама, – Рожать только после трёхсот можем. Мне четыреста, кстати.

– ЧТО-О?! – Вот тут мне основательно поплохело. Даже больше, чем в тот день, когда я обо всём этом узнала.

Я не питала иллюзий насчёт прелестей бессмертия или НАСТОЛЬКО долгой жизни. Горько видеть рассвет и закат цивилизаций. К тому же, получается, даже замуж выходить не стоит – мужья умирают намно-ого раньше нас.

– Ты поэтому рассталась с папой? – Сглотнув, хрипло произнесла я, со странным волнением ожидая ответа.

Поджав губы, мама опустила голову.

– Да, – наконец, честно призналась она, но это явно далось ей с трудом. – Я надеялась рассказать об этом попозже, но… Мы не выходим замуж, Дуся. Да, среди нечисти есть и особи противоположного пола, которые живут столько же или даже больше, но нас, именно нас почему-то презирают. Скорее всего потому, что представительницы нашего рода сознательно отделили себя от остальной нечисти, поставили себя выше других. Поэтому наши дети чаще всего от людей, но с ними самими мы не заключаем браков. Может, любовь и есть на свете, но нам она не знакома, поэтому мы и не очень-то верим в неё.

Ну здрасьте! Приехали! Нет, я, конечно, не романтик, но отказываться от полноценной семьи…

– Ты понимаешь, чего лишаешь собственную дочь? – С трудом сглатывая горечь, пробормотала я, а на глаза исподволь навернулись слёзы.

– Это не я, – мама сочувственно покачала головой, – Это твой дар. Не мы решаем, кем родиться, доченька. И я бы тоже хотела бы пойти против этого, но… Со временем и ты смиришься.

– Сомневаюсь. – Хмуро заметила я.

На мгновение повисло тяжёлое молчание. Леший, русалка и домовой старались даже не дышать, грустно взирая на нас. Но, стряхнув с себя задумчивость, мама вновь мягко улыбнулась:

– У нас ещё будет время поговорить об этом попозже. У тебя ещё будет время всё это принять. А сейчас… давай начнём с изучения простого приворотного зелья.

Я настроилась на урок, но тяжёлые мысли не покинули меня. И не покидают до сих пор. Смириться… на словах так просто, а вот на деле иначе. К тому же, знакомо ли слово «смирение» своенравным русским Бабам Ягам, славящимся своей непокорностью и вздорным, капризным нравом?

Может быть, у меня ещё будет шанс изменить неизбежное. Кто верит – тот достигает цели. По крайней мере, всё лучше, чем обречённость.

* * *

…Вот, всё это было как-то так. Позже выяснилось, что у меня живы родственницы по маминой линии вплоть до пра… сколько-то там пра… прабабушки. Но Баба Яга при достижении определённого возраста покидает свою преемницу, предпочитая одиночество и приучая её к тому же. Они сохранили лишь остатки магического дара, ибо теперь он достался мне…

Из мамы получилась хорошая учительница. Два года она обучала меня сложной науке приготовления зелий, плетения заклинаний, полётам в ступе с метёлкой и азам алхимии.

Довольно долго меня переполняли просто нереальные впечатления от всего этого, но со временем они потухли, всё вернее превращая жизнь в рутину – ту самую болезнь, коей больны почти все люди на земле. Я узнала столько нового и о-о-очень необычного, сколько не узнала за все свои восемнадцать лет жизни вместе взятых. Научилась чувствовать природу, познакомилась со множеством домовых, леших, банников (представляете мой шок, когда, моясь, увидела, как из парилки выскочило это всклоченное, взмыленное создание…), русалок (сдуру всё же сунулась в пруд – жара была летом), водяных (а у него и вправду водоросли вместо волос). Но самым запоминающимся, причём в плохом смысле, стало то, что в день моего двадцатилетия мама просто исчезла, не собираясь возвращаться. У неё в комнате я обнаружила только письмо:

«Для каждой из нас настаёт время, когда приходится становиться самостоятельной, – прочла я, и уже эти слова зародили во мне молчаливую панику, – Так же, как и для каждой из нас однажды настаёт момент, когда не хочется уже больше ничего, кроме уединения. Я уже больше четырёх сотен лет топчу эту землю, и уже успела устать от всего на свете. Но тебя я люблю и буду любить всегда, а этим поступком всего лишь отдаю дань традиции. Надеюсь, что хорошо обучила тебя, моя девочка, и что ты однажды меня поймёшь. Если тебе действительно потребуется моя помощь, я это узнаю, почувствую. Буду молиться, чтобы ты была счастливее, чем я и мои предшественницы, хотя это навряд ли возможно – мы едем по накатанной дорожке и не можем ничего изменить. Прости меня».

И всё. Что это было – я не сразу поняла. В голове не укладывалось, что она это действительно сделала. И из-за чего, чёрт возьми?! Из-за каких-то традиций?! Да какая это тогда, к чёрту, любовь?! Любовь – особенно материнская – выше любых традиций. Но, кажется, моя мама так не считает.

Когда эта истина дошла до меня, я искренне пыталась сдержать рвущийся наружу крик, но не смогла. Он больше походил на отчаянный стон, как воют волки на луну. Дрожащими руками в порыве злости разорвала это письмо и кинула обрывки в печку. Слёзы впервые обжигали так сильно – и не столько лицо, сколько душу. Меня бросил и фактически предал единственный родной человек, и я не знала, ради чего и ради кого жить после этого, чем руководствоваться, к чему стремиться и во что верить. Я совершенно потеряла себя – одним этим поступком мама будто убила что-то глубоко внутри меня, что-то очень важное – важнее самой жизни и всего мира. Не знаю, сколько я проплакала – может день, а может неделю, но боль эта до сих пор меня не отпускает. Я не понимаю этого поступка и очень надеюсь, что никогда не смогу понять, потому что это значит причинить своему ребёнку такую же боль. Да я лучше умру.

Как бы то ни было, прошло просто бесконечность времени, прежде чем я вновь начала хоть чуть-чуть воспринимать окружающую реальность. Приятели из школы уже давно закидали звонками и эсэмэсками, но я даже не слышала. Стало как-то глубоко плевать на всех и на всё.

Так продолжалось до тех пор, пока Федя, пытающийся тщетно вытащить меня из депрессии, рассказывая что-то, не обмолвился об Академии Нечисти. Мол, это место где-то в Сибири, в тайге, очень хорошо спрятанное и замаскированное. На самом деле это древний замок, вокруг которого располагается целая закрытая деревня. Туда может проникнуть только маг, построив портал, и никак иначе. В самой академии учатся все представители «мифических» рас, причём о некоторых из них я никогда раньше не слышала. Впрочем, даже у сплетника Феди не было много информации об этом месте, потому что Бабы Яги и остальная исконно русская нечисть очень редко обучается там. Точнее, никогда.