World of WarCraft. Рождение Орды - Ричард Кнаак Страница 4

Странный корабль-спаситель померцал в вышине и растворился.

Удрал! Проклятье, изменник удрал! Ман'ари, чья радость наполняла душу Кил'джедена секунды назад, теперь были полны обиды и разочарования. Кил'джеден коснулся их разумов: нет, никто не понимает, в чем дело. Что же сумело увести предателя прямо из-под носа? Кил'джеден вдруг содрогнулся от ужаса: что же скажет господин?

— Что теперь? — спросил Архимонд.

Кил'джеден посмотрел на союзника и прорычал:

— Мы найдем его! Найдем и уничтожим, даже если это займет тысячу лет!

Имя мое — Тралл.

На языке людей оно означает «раб». У этого имени длинные корни, и почему оно было дано мне, рассказывать теперь я не стану. Благословением духов и силой крови героев, текущей в моих жилах, я стал верховным вождем моего народа — свободных орков — и предводителем союза племен и рас, ныне именуемых Орда. О том, как это случилось, я расскажу в другой раз. Сейчас я хочу запечатлеть на пергаменте историю моего отца и тех, кто поверил в него, а также тех, кто предал — и его, и весь мой народ. Я спешу, ибо близится время еще живым героям этой истории уйти к великим предкам.

Что стало бы с нами, если б судьба повела другой дорогой, не сможет сказать даже мудрый Дрек'Тар.

Пути предначертанного многообразны, и едва ли наделенному разумом стоит пускаться по обманчиво легкой тропе, начинающейся с «если бы». Что было, то было, и мой народ с честью принял как славу, так и позор наших дел.

Эта история не о нынешней Орде — свободном союзе орков, тауренов, троллей, Отрекшихся и эльфов крови, — но о восстании первой Орды. Рождалась она, как всякое дитя, в крови и муках, и первые крики новорожденной означали смерть для ее врагов…

Но эта жуткая и кровавая история началась еще в далеком прошлом, среди пологих холмов и плодородных долин мирной земли, называемой Дренор.

Мерный барабанный рокот убаюкал почти всех младших орков, но Дуротан из клана Северного Волка не мог заснуть. Было тепло и уютно: промерзший земляной пол шатра устилал толстый слой соломы, спящих надежно укрывала от холода мохнатая шкура копытня. Соседи спали, а ему казалось: барабанная дробь висит в воздухе, катится по земле к самому телу, будоражит, зовет!

Как же хотелось откликнуться на древний зов, прийти к взрослым!

Дуротану остался еще год до инициации, до ритуала Ом'риггор. А пока этот год будет тянуться, придется торчать вместе с детьми в большом шатре, пока взрослые у костров разговаривают о таинственном и важном. Поерзал на шкуре, вздохнул — нечестно-то как!

Орки не воевали между собой, но и не шибко дружили. У каждого клана были свои традиции, обычаи, одежда, легенды и свой шаман. Да и наречия порой отличались столь сильно, что оркам разных кланов приходилось говорить на общем.

И самим казалось, что отличаются друг от друга едва ли не сильнее, чем от еще одной разумной расы, делившей с орками изобилие лесов, полей и рек, — синекожими таинственными дренеями.

Лишь дважды в год все орочьи кланы сходились, чтобы отметить священные дни равноденствий.

Праздник Кош'харг начался лишь прошлым вечером на восходе луны. Но уже несколько дней орки постепенно собирались в святом месте земли, называемой Награнд, земля Ветров, в тени благословенной Горы Духов, Ошу'гун. Праздник отмечали здесь с незапамятных времен, и никогда насилие не оскверняло этого места. Конечно, бывали ритуальные поединки и хвастовство воинов, но настоящего боя и крови не допускали — если и возникала потасовка, как бывает в большой толпе, шаманы примиряли всех и понуждали нарушителей спокойствия покинуть священное место.

А место и в самом деле было благословенно: плодородное, прекрасное, спокойное. Может, оно было таким, потому что орки приходили сюда только с миром — а может, суровая красота этой земли и сама собой примиряла их? Дуротан часто размышлял о подобных вещах, но никому не рассказывал — ведь никто про такое не говорил.

Вздохнул тихо, вовсе растревоженный, разбуженный. Сердце стучало в такт барабанной дроби, и мысли скакали. Как прекрасно было прошлой ночью! Когда Белая Госпожа поднялась над темной полосой леса, уже чуть ущербившаяся, но еще могучая, залившая ярким светом снега, боевой клич издали все собравшиеся, многие тысячи: мудрые старейшины, воины в расцвете сил, даже дети на руках матерей. И волки, друзья и соратники, носившие орков в битву на своих спинах, завыли радостно. И тогда, как сейчас рокот барабанов, огнем побежал по жилам Дуротана древний клич — приветствие сияющей Белой Госпоже, правящей ночным небом. К ней поднялся лес могучих смуглых рук, посеребренных ее светом. Если б какой глупый огр вздумал напасть — в мгновение сгинул бы под ударами свирепых и вдохновленных бойцов.

Затем начался пир. Множество зверей было убито заранее, до прихода зимы, мясо высушено, завялено, закопчено. А на праздник разожгли костры, чей теплый свет смешался с белым волшебным сиянием Госпожи, и запели барабаны, не смолкающие весь праздник. Детям — Дуротан фыркнул презрительно: тоже мне, ребенок! — позволяли наесться от пуза, но после того, как шаманы уйдут на гору, загоняли спать. Шаман каждого клана должен был взойти на Ошу'гун, стоявшую молчаливым стражем праздника, войти в пещеры и говорить с духами предков.

Ошу'гун впечатляла даже издали. Остальные горы были иззубренные, неровные. Ошу'гун же вырывалась из земли правильным конусом и походила на гигантский кристалл — так безукоризненны были ее очертания и так ярко сверкала она в солнечном и лунном свете. В легендах говорилось, что сотни лет назад она упала с неба. Видя ее необычность, в это можно было поверить.

Дуротан всегда считал, что шаманов обидели, заставляя весь праздник просидеть на горе. Конечно, может быть, там и интересно, но самая-то забава — внизу! А их лишают, будто малолетних.

Чего именно, интересно знать?

Днем охотились и разыгрывали охоты, поминали предков, рассказывали про их геройства и свершения. У каждого клана были свои легенды, и к уже знакомым, слышанным с детства преданиям Дуротан добавил изрядно новых, удивительных и зажигающих кровь.

Здорово было! Так что же эти взрослые обсуждают у костров, пока дети подремывают в палатках, набив животы хорошей едой, когда трубки выкурены и всевозможные настойки выпиты?

Все, дальше терпеть невозможно! Осторожно приподнялся, прислушиваясь: все ли спят? Выждал невыносимо долгую минуту, встал и пошел к выходу.

Медленно пошел, осторожно — детвора валялась тут и там, не ровен час, наступишь, разбудишь.

Сердце колотится бешено от возбуждения, а силуэты едва различимы в сумраке! Дуротан очень плавно, осторожно опускал длинные ступни, умещал, будто цапля на вязком берегу.

Пробирался целую вечность. Встал, стараясь совладать с дыханием, протянул руку — и коснулся чьего-то гладкокожего тела! Отдернул, выдохнул испуганно, зашипев: