Знак кота - Андрэ Нортон Страница 4

— Нет. — Впервые я не дал запугать себя. Все ночные часы моего путешествия подвеска лежала у моего сердца. И с каждым шагом пути во мне росла уверенность, что она — действительно теперь часть меня. Я не понимал, что это предвещает и почему я ощущаю это именно так, но так и было.

— Нет? — Брат оскалил зубы, словно песчаный кот, увидевший перед собой жертву. — А кто тебе эта кукольница, что дарит тебе такие драгоценности, а ты их хранишь? Она — твоя женщина?

— Прекрати! — Кура редко повышала голос. Она всегда была так погружена в мысли о своей работе, что часто словно бы находилась в другом мире, а не среди нас. Она снова вложила в мою ладонь подвеску и цепочку.

— Если Хинккель говорит, что это подарок, значит, это так. Никто не принимает подарков без причины и не отдает их другим. Хинккель, я бы хотела еще раз посмотреть на нее и, может, сделать набросок, если позволишь.

— Всегда к твоим услугам, — ответил я.

У нас нет рабов — это для азенгирских варваров. Наши слуги свободны и могут уйти от хозяев, когда им заблагорассудится. Но обычно они, как каста, имеют свое собственное прочное положение и собственную гордость. То, что в доме своего отца я оказался слугой, случилось потому, что в его глазах я ничего не стоил как сын. С раннего детства мне не давались вещи, которые воин должен знать или уметь делать.

Силой я не мог равняться с братом, и мне не нравилось все, что составляло для него радость в жизни. Потому я похоронил боль в глубине души — я всегда знал, что отец презирает меня, — и находил утешение в другом. Я пас стада, я заботился о водорослевых плантациях, я всегда охотно отправлялся на рынок. Однако для моего отца я не был достоин унаследовать его имя. Верно, что я всегда был мечтателем. Мне очень хотелось воплощать в изделиях своих рук красоту, как это делала Кура, но неуклюжая охранная статуя песчаного кота, которую я вытесал из камня, была далека от шедевра, хотя я упрямо поставил ее возле своих дверей — точно так же, как отец и брат держали возле своих «боевые» знамена.

Поскольку промежуточного пути не было, я стал слугой и пытался найти в этом свою гордость, стараясь служить хорошо. Потому я и ответил сестре как слуга.

— Они мне понадобятся. — Она немного отъехала от меня, словно на мою сторону она встала только ради справедливости, и теперь мы снова вернулись к тем отношениям, что были между нами большую часть моей жизни. — Сиггура вошла в пору. У нас будет празднество избрания. Надо многое сделать. Барабанщики уже передали послания другим кланам.

Каликку рассмеялся.

— А тебе не завидно, Кура, — у нее будет праздник, приедет столько претендентов на ее руку? — Его тон был резок, как удар его кнута.

Она рассмеялась в ответ, но ее смех был искренним.

— Нет, не завидую. — Она подняла руки, вытянула их, позволяя выпасть поводьям хорошо вышколенного ориксена. — Ими я делаю то, что придает смысл моей жизни. Во мне нет зависти к Сиггуре.

Итак, я вернулся в самый разгар приготовлений. Не все наши женщины предназначены для брака. Некоторые так никогда и не входят в пору. Я не знаю, многие ли из них сожалеют об этом. Но я знал, что Сиггура сделает все, чтобы быть средоточием внимания на празднике, который будет продолжаться неделю или больше, пока она не назовет имя своего избранника.

Значит, спать мне нынче придется мало, вместо этого надо как можно скорее проверить припасы, раздать приказы остальным нашим слугам. Подвеску с котом я не надевал — не хотел вызывать сплетен. Я положил ее в маленький ларчик, где держал немногие вещи, бывшие для меня действительно ценными.

К моему удивлению, Миеу, вместо того чтобы следовать за мной по пятам, легла на страже у ларчика. Там она оставалась большую часть времени, которое ушло у нас на размещение гостей.

Сиггура выбрала украшения из тех, что развернула перед ней Кура — золотое ожерелье из головок котти с рубиновыми глазками, браслеты с тонкой эмалью и пояс из дымчатых агатовых бусин, — лучшее из запасов ее сестры, те драгоценности, которые ей всегда хотелось иметь. Специально под эти украшения были сшиты ее новые платья.

Я почти не видел ее, хотя и принес ей положенные поздравления. Она приняла мои слова с надменной миной женщины, которая добилась причитающегося ей по праву,

Прибывали гости — семьями и отдельными компаниями юношей, готовых показать себя. Появились люди, не видевшие ни одной битвы, даже схватки с разбойниками на торговом пути, и большую часть жизни проводившие в показах объезженных ориксенов, песнях и плясках, но носившие куполообразные воинские парики. И наша земля проснулась от тихого сна под рокот барабанов, свист флейт и пение арф.

Я до глубины души устал от всего этого за ночь до того, как Сиггура объявила свой выбор, когда праздник был в самом разгаре. К тому же мне довелось несколько раз услышать и презрительные замечания в свой адрес о том, какой я никчемный. Для меня не нашлось ни ярких одежд, ни украшений. Даже узел моих волос удерживало лишь простое серебряное кольцо. Но мне хватало ума не надевать подвеску, поскольку, увидев на мне такое сокровище, люди стали бы задавать вопросы.

Я устало добрел до своей хижины. Ее освещали отблески света, и я ожидал услышать радостное урчание Миеу, несмотря на громкое пение гостей снаружи. Она всегда приветствовала меня.

Но вместо этого до меня донеслось приглушенное ругательство, а затем крик такой боли, что я бросился в хижину. Там стоял мой брат. Он баюкал раненую правую руку, и я увидел, что кровь сочится из следов, оставленных явно клыками и когтями.

Он обернулся и увидел меня. Лицо у него было похоже на крысиную морду. Он поднес руку ко рту, слизывая кровь. Мой ларчик лежал на полу, и…

Послышалось жалобное поскуливание. Я упал на колени и потянулся к комочку белого окровавленного меха, боясь, что прикосновение мое причинит лишнюю боль ее искалеченному тельцу. Маленькая головка чуть приподнялась, и уже подернутые туманом смерти глаза посмотрели на меня. Под ее головой лежала подвеска.

Когда я обернулся, ладонь моя уже лежала на рукояти ножа. Каликку пятился к двери. Прежде чем я успел шевельнуться, он прошипел:

— Коттиубийца!

— Ты… — Слова, что я готов был бросить ему в лицо, застряли у меня в горле.

— Ты. Тут были только мы с тобой. И кому же поверит отец? — Он схватил здоровой рукой бутылку с полки рядом с дверью и швырнул в меня. Я не успел увернуться, и она попала мне в голову.

Тьма обрушилась на меня, и как долго это продолжалось, я не знал. Затем я пошевелился и почувствовал запах крепкого вина, которое мой отец запретил подавать на празднике, чтобы не провоцировать раздоров. У меня кружилась голова. Я с трудом встал на колени, опираясь на табурет, и, все еще цепляясь за него, медленно осмотрелся. Мой товарищ на протяжении чуть больше чем одного счастливого года лежал неподвижным комочком меха на полу.

Слезы словно смыли головокружение. Я поднял ее тело на руки.