Подвиги Ахилла - Ирина Измайлова Страница 4

— Я бы взял, — сказал он, небрежно вертя в руках драгоценный свиток. — Сколько?

— Доллар, — назвал турок цену, от которой Ларионов едва не рухнул на землю (За ЭТО доллар?! За ЭТО?!). — Ты один берешь или сколько?

— Пожалуй, все пять, — стоически сохраняя то же небрежное спокойствие, ответил Михаил.

И тут турок улыбнулся:

— Это здесь пять. А дома у меня их еще много.

— Сколько?

— Целый сундук, — он сунул зажигалку в нагрудный карман и потянулся босой ногой за своей сандалией, — Я считал — пятьсот сорок их там. Было пятьсот сорок пять, я пять продал. Сколько берешь?

— Я все взял бы, — не раздумывая, сказал Ларионов. — За доллар штука, пожалуй, можно… Только мне надо нанять носильщика. Все самому не унести. Где это у тебя?

— Там, — коричневый палец ткнул в глубину улицы. — Близко. Я тут живу. А деньги есть?

Ларионов вытащил бумажник и показал несколько сотенных. Тогда продавец лениво встал и стал заворачивать в грязные газеты свитки и безделушки, едва скрывая за восточной невозмутимостью отчаянную радость — никому не нужный товар вдруг нашел покупателя, да еще такого глупого, что он готов взять эту ерунду всю сразу!

— Только я посмотрю, что там! — спохватился Михаил. — Может они все одинаковые — во всех одно и то же. Тогда мне это ни к чему.

Ужаснувшись этой мысли, он тут же отнял у турка второй свиток и поспешно его развернул. И понял, что какой–то невероятный случай подсунул ему сразу же именно начало повествования. На том свитке, который он читал вначале, было написано в левом верхнем углу: «первая». (Что «первая»? Страница, глава? Никаких наименований над текстом он не нашел…) Следующий свиток тоже пронумерован, на нем было написано «третья».

«Может, они там, в сундуке этом, лежат не совсем по порядку, или совсем не по порядку? Турок говорит, что уже продал пять. Вот жалость!»

Эта мысль не вошла в сознание, а пронеслась сквозь него. Глаза молодого историка вновь скользили по ровным и мелким черным строчкам, и его душа исчезала из душного пахнущего бензином мира и летела в бездонную дыру времени, за которой…

Хаотические груды гигантских камней и выступающие из них мощные монолитные скалы как бы раздвинулись (казалось, что их раздвинули чьи–то чудовищные руки) и образовали неширокий проход, круто идущий вверх. Он тоже представлял собою каменное нагромождение, но здесь камни, плоские, точно специально обтесанные, образовывали подобие титанической лестницы.

Нужно было сделать очень большой шаг, чтобы переступить с одной ступени на другую, и поднимаясь по ней, Ахилл вновь вспомнил, как пять лет назад одолевал этот подъем впервые. Ему приходилось не шагать, а вспрыгивать на каждую ступень, ширины шага не хватало. Шедший впереди отец не оборачивался, и мальчик больше всего боялся, что отстанет от него. Почти на самом верху Пелей остановился и через плечо, наконец, глянул на слегка запыхавшегося сына. Его строгое лицо, обрамленное пепельным венцом седеющих волос и узкой полоской коротко подстриженной бороды, выразило удовлетворение.

— Ты справился с этим подъемом, мальчик! Хорошо…

Теперь Ахилл шагал по гигантским ступеням легче и увереннее, чем тогда его отец, царь мирмидонцев Пелей. В двенадцать лет он был ростом со взрослого мужчину, а его сложению и могучим мускулам завидовали лучшие атлеты Фтии.

Мальчик поднимался, неся на спине тушу огромного кабана. Она свисала до земли, и страшные изогнутые клыки секача царапали камень. Ахилл придерживал свою ношу левой рукой, в правой неся лук и копье. Колчан, в котором оставалось пять–шесть стрел, болтался у него на локте.

Это не была обычная охота. До того ему случалось много раз охотиться на диких свиней, и он нередко убивал матерых кабанов, но сейчас был особый случай.

Навещая отца и родню и затем возвращаясь в жилище Хирона, Ахилл всегда проходил через несколько селений, расположенных неподалеку от Азенского ущелья и гор, среди которых жил его старый учитель. Селяне тех мест, как и все жители Фтии, много слыхали о сыне царя Пелея, а за эти годы привыкли к красивому мальчику, так рано возмужавшему, и полюбили его за постоянное дружелюбие, полное отсутствие заносчивости и какую–то задумчивую веселость. Пахари и пастухи нередко приглашали Ахилла к своим очагам, угощали лепешками и плодами смоковницы, а то и глотком вина из тыквенной бутыли, посвящали его в свои заботы, иной раз просили о чем–то, чего им самим было не сделать: однажды он, почти играючи, выворотил камень, засевший посреди пахотного участка, и выбросил в соседний овраг, в другой раз напугал до смерти и выгнал из этих краев нескольких беглых рабов, надумавших промышлять кражей коз и овец и пару раз напавших на местных женщин, а однажды зимой перестрелял дюжину волков, повадившихся резать здешний скот, поскольку другой дичи в холодное время становилось мало.

И вот в последнее время ему уже несколько раз с ужасом рассказывали о стаде диких свиней, беспощадно уничтожавших в окрестностях посевы ячменя и чечевицы, которыми только и кормились селяне. Вожаком стада был невероятных размеров секач свирепый как бешеный волк. Он уже много раз нападал на людей и убивал всех, кто попадался ему на пути. Нескольких охотников, что пытались его подкараулить, жуткий зверь разорвал в клочья своими клыками. Бедные землепашцы стали бояться выходить из дому, и как водится, кто–то вскоре пустил слух, что это вовсе не кабан, а мстительный лесной дух, посланный преследовать и убивать людей за то, что те уничтожили многих диких зверей.

Ахиллу тотчас вспомнился пятый подвиг Геракла — истребление Эриманфского кабана [4]. Он давно знал от Хирона обо всех подвигах величайшего из ахейских [5] героев, и в глубине души ему, как всякому мальчику, хотелось совершить что–то подобное. Но в отличие от других мальчиков, он при этом знал, что его силы позволяют мечтать о таких подвигах всерьез.

Посреди ячменного поля, где, по словам селян, проклятое стадо появлялось уже несколько дней подряд, росла группа деревьев. На одном из них Ахилл и устроил засаду. Он вооружился копьем, луком, тремя дюжинами стрел и терпением, которого у него, когда надо, всегда бывало достаточно.

Ему пришлось дежурить почти сутки, пока свиньи не явились на свой пир. Мальчик насчитал шесть самок, четырнадцать поросят, двух подросших кабанчиков и, наконец, увидал замыкавшего строй гиганта — действительно чудовищного по размерам вепря с такими злобными красными глазками и такими невероятными клыками, что и взрослому мужчине захотелось бы при виде его затаиться и не выдать своего присутствия.