Создатели - Эдуард Катлас Страница 4

Резкая кровопотеря (может, поначалу и небольшая), привела к неожиданному для организма уменьшению объема циркулирующей крови. Организм Хаммера тоже действовал решительно, под стать своему хозяину, и в попытке стабилизировать давление выбросил в кровь все, что смог, адреналин, дофамин, кортизол. Вдогонку начался рефлекторный спазм периферических сосудов. Все эти меры слегка восстановили давление, но, одновременно, еще ухудшили ситуацию со снабжением органов кровью. Начался ацидоз, а организм, тем временем, сдавал бастион за бастионом, отключая от кровоснабжения все «неважные» органы. Оставляя на подпитке оставшейся кровью только сердце, легкие, мозг.

Надпочечники, лишившиеся крови, не смогли выдать ударную дозу кортизола, чтобы хоть как-то спасти ситуацию. Отключился мозг. Легкие. Сердце.

Хаммер умер через тридцать секунд после удара. Еще за десять секунд до того, как Василий трясущимися руками сумел открыть дверь машины и подойти к своей жертве.

Все последующие годы его долгой, и, иногда, даже счастливой жизни, Василия немного успокаивало лишь одно – уверение врача на суде, что сделать не успел бы ничего не только водитель, но даже профессиональный врач. Анальгин (1.1), корвалол (7.1) и жгут (2.1) хорошие помощники только в случае, если травматический шок развивается не так быстро. Хоть немного помедленней.

* * *

Хаммер выбрал. Чужое мнение оказалось неидеально, но что тут поделаешь. Кто мог предположить, что обновленные правила дорожного движения не добавляют пешеходам бессмертия?

Хуже другое, захлопнувшаяся перед мальчиком дверь не успела остановить крик ярости и боли, который он издал. Даже не понимая, что кричит в реальность, отличную от той, в которой умирает. Его дверь закрылась. Чуть медленнее, чем стоило бы. Лекс

Зима надоела. Алексей не имел ничего против холода или морозов. Скорее наоборот – они ему чем-то даже нравились. И со снегом он мог смириться.

Его угнетала одноцветность. Тусклость города, бледнота городских парков, грязная неухоженность дорог. Короткий, слишком короткий день. Когда этот день переходил в ночь, то краски становились поярче и поразнообразней – но Лекс считал эти краски слишком искусственными, чересчур ненатуральными, чтобы заменить те, что он ждал от лета. До сегодняшнего дня. Потому что сегодня ему показали, что это не так.

Студию живописи он начал посещать не так давно, только тогда, когда его родители окончательно поняли, что непрерывное использование бумаги не сугубо для решения задач по математике у него не пройдет само по себе. Что наброски карандашом на полях учебников и книг (отец слишком гордился своей библиотекой, чтобы не заметить изменений), возможно, не просто каракули протестующего подростка в самом начале переходного возраста.

Эти занятия захватили его целиком. Лекс с трудом сдерживался, чтобы не запустить уроки. Только потому, что знал, как это повлияет на решение родителей. Лишаться возможности учиться рисовать из-за лени он точно не собирался. И пока что ему успешно удавалось сохранить хотя бы видимость того, что в учебе он не отстает.

Лексом его прозвали одноклассники. За безумную любовь к старому медлительному фантастическому сериалу. Да и имя было созвучно, так что кличка быстро привязалась, тем более, что Лексу она даже нравилась. Этот сериал всерьез не увлек больше ни одного из его знакомых. Слишком мало действия, слишком медленный и, зачастую, непонятный сюжет.

Лекса сюжет не волновал. Музыка, образы, нестандартность. Вот на что он обращал внимание. Восхищало то, как люди просто взяли и ушли от канонов. Но разворачивающее действо стало, при этом,… красиво.

Точно. Красиво. Нестандартно, начиная от стрекозы на фоне звезд и заканчивая абсолютной сумасбродностью героев. Но если бы Алексея кто-то спросил, и он, пусть и не сразу, но смог бы сформулировать почему, собственно, он выделил похождения по Темной Зоне среди множества более современных фильмов, то он сказал бы именно это. Красота вопреки нарушению стандартов. Более того, красота, возникшая только после ухода от привычного.

Но Лексу повезло – таких вопросов ему никто не задавал. Иначе бы ему пришлось думать, объяснять что-то. Ему не жалко, он бы сумел все проанализировать, его чувства приобрели бы слова, а образы легли бы в предложения. И он легко все это отдал бы вопрошающему. Он боялся другого, того, что после этого чувство так и останется лежать где-то внутри него; не целостное, чистое и незаляпанное, а аккуратное, стерильное и разложенное по полочкам. Синтетическое. Ставшее пластиковым сразу после того, как подверглось вниманию.

Сегодня их учили маслу. Для Лекса это оказалось интересней акварели, но все-таки даже масло уступало компьютеру. Хотя Лекс не сравнивал, у него даже мыслей таких не возникало. Просто если бы на полке лежала акварель, а на соседней – масляные краски, то он не раздумывая выбрал бы второе. И даже не смог бы объяснить, почему. А дома использовал каждую минуту до возвращения отца с работы, чтобы повозиться со своими набросками на экране. Отец не возражал, но у них установилось жесткое правило – Лекс может использовать его компьютер только пока отца нет дома. Ему еще повезло, что мать вообще не переносила компьютер и садилась за него только в крайнем случае. Домой она возвращалась обычно раньше отца.

Блеклость зимы мешала ему жить. До сегодняшнего дня. Сегодня учитель не только показал им новые приемы при использовании масляных красок, но и поменял его взгляд на это время года. Он понятия не имел об отношении Лекса к зиме. Всего лишь в одном упражнении взял краски и нарисовал оттенки белого. Ничего необычного – ведь за окном властвовал снег, вот учитель и рисовал белое. Все оттенки, останавливаясь на каждом и подробно объясняя, когда и какой следует использовать. Стоило бы использовать, если бы он был на месте учеников. Вот этот – слегка розоватый – это закат, отражающийся на сугробах. Этот – рассвет. Нельзя путать его с закатом, несмотря на кажущуюся схожесть, это совсем разные оттенки. И если вы хотите нарисовать закат, то вам нельзя использовать тот же оттенок, что и для рассвета. Серый снег, что лежит на дороге, немногим отличающийся от вулканического пепла, и колеса машин заботятся о том, чтобы он не терял своей серости. Он серый, серо-черный иногда, но совершенной ошибкой будет утверждать, что он одноцветный. Каждый комок такого снега имеет свой оттенок. Этот оттенок зависит где эта слякоть лежит – в центре дороги? На обочине? Давно ли? И из-под какой машины этот комок вылетел? Все это влияет на то, какими свойствами, какой глубиной будет обладать оттенок, который вам захочется воспроизвести.

Воссоздать. Придумать. Создать. А если не получится вспомнить, то сотворить заново.

И потом, а если снег искрится? Если солнце, и снег перестает быть белым, а становится блестящим. Как можно передать, какими красками, этот блеск каждой отдельной снежинки, которая еще недавно считала себя принадлежащей сугробу. Но только не сейчас, сейчас он думает, что именно ей назначено стать королевой бала, и ее блеск – самый совершенный. Учитель показал и это. Так что Лекс, только сегодня, поменял свое отношение к зиме.