Рыжая Соня и подземелье Пифона - Питер Нейл Страница 4

Птица принадлежала Нгаигарону, так как он был жрецом Урму, Бога-Грифа; скипетр он украл.

Шум битвы замолк, и Нгаигарон ждал, когда начнет стихать огонь. Солдаты, свободные от патрулирования, собрались вокруг него. У всех на лбу стоял знак — глубокое «V», который он сам выцарапал каждому острыми, длинными ногтями.

Наконец пламя успокоилось, Нгаигарон повернулся и поднял руки. Он стоял перед портиком старого, давно покинутого храма в том квартале Тальмеша, который давно был облюбован проститутками, сводниками, ворами и убийцами. Здание из темного камня уже много лет использовалось как публичный дом, ночлежка, таверна.

— Богохульники разгромлены и убиты! — гремел Нгаигарон.— Теперь их кровь вытекает из тел во имя Урму, Стервятника. Пусть его жертвенники снова наполнятся!

Нгаигарон снова поднял длинные руки и сжал кулаки.

— Урму! — нараспев говорил он, и его голос звучал, как медный гонг.— Урму! Кадулу имеет!

По толпе пронесся тихий ропот ужаса.

— Урму! Живи снова! Твоя сила оживлена! Город проливает за тебя кровь, Урму! Я одержал победу ради тебя! День опять темен, Урму!

Налетел порыв ветра. Полная луна, заслоняемая клочьями облаков, внезапно засияла свободно. От порыва ветра замерцали факелы и затрепетали накидки солдат.

Огромная черная мантия Нгаигарона с легким хлопком обвила его фигуру.

— Урму! Кидеш кидера! Поднимайся, Стервятник! Распахни крылья тьмы! Посмотри своими прозорливыми глазами — перед тобой столько крови! Перед твоим клювом лежат принесенные жертвы! Твоя волшебная сила снова живет, о Урму!

Ветер подул еще сильнее; факелы вспыхнули снова.

— Урму! Подай нам знак! Закрепи нашу победу! Мы поклоняемся тебе колдовством и кровью, мы ждем твоего появления, о Урму!

Вдруг в глубине старого здания кто-то пронзительно закричал. Нгаигарон с поднятыми руками повернулся и посмотрел в сторону темного провала двери. Появился человек с безумными глазами на алебастрово-белом лице и с ножом в руке. Он на мгновение остановился в открытой двери храма.

— Псы! — пронзительно кричал он.— Псы! Взяли Тальмеш? Псы!

Он поднял нож и бросился вперед, намереваясь покончить с колдуном.

Нгаигарон рассмеялся.

Ветер пронзительно засвистел; высоко наверху один из грифов закачался, и, накренившись, рухнул вниз.

— Псы-ы! — орал сумасшедший.

Когда лишь в трех шагах от него упавшая статуя раздавила безумца, Нгаигарон снова рассмеялся.

Птица раскололась на множество кусков, ее каменный клюв окрасился темно-красной кровью жертвы.

Ветер стих, из города еще доносились стоны. Нгаигарон с маниакальным упорством продолжал завывать:

— Урму! Урму! Урму!

Но вскоре эта песнь сменилась другой:

— Нгаигарон! Нгаигарон! Нгаигарон!

* * *

Луна шла на убыль, когда он наконец покинул храм Урму, и в сопровождении наемников направился к дворцу.

Когда он вошел, воины, стоявшие на страже, поклонились и отдали честь.

Рабы с низко опущенными головами быстро побежали впереди, показывая ему путь в покои Теммара.

Там его ждала Идзура.

В комнате стояла тишина, нарушаемая только потрескиванием факелов. Идзура застыла на месте, широко открыв глаза, гордая, горящая нетерпением. Нгаигарон слегка поклонился ей и невесело улыбнулся.

Она приветствовала его так, словно он был богом, которому она поклонялась: тихо и осторожно приблизилась к нему, запрокинув лицо. Ее пальцы нервно подрагивали, как бы желая прикоснуться к нему, но готовые в любой момент отпрянуть, если его сияние будет обжигать, как пламя.

Нгаигарон протянул руки и разразился раскатистым смехом.

Идзура бросилась к нему, страстно расцеловала, обняла, глядя в его горящие глаза.

— Я твоя! — чуть дыша, произнесла она.— Город наш, Нгаигарон. Наш! Наш! А я твоя!

Из окна все еще чуть слышно доносились крики и плач. Дул свистящий ветер.

— Твоя, Нгаигарон! После столь долгого ожидания!

— Ночь мести и тьмы! — прорычал темный колдун.— Ночь крови, огня и каменных грифов, и вот… — Он легко поднял Идзуру могучими руками.— Ночь силы, победы и восторга!

Когда он со злорадной улыбкой понес ее к постели — постели Теммара — Идзура улыбалась ему в ответ.

Ночь — и весь лагерь погрузился в нее, словно на дно огромного глубокого черного колодца. Вокруг возвышались лес и крутые стены гор. Высоко вверху сквозь прозрачные легкие облака светили звезды. Кое-где раздавались тихие, сонные голоса. В догорающих кострах тлели угли.

Часовые чутко, как животные, в темноте прислушивались к малейшему шороху. Руки были готовы в любую минуту схватиться за мечи.

Далеко, далеко внизу лежал безмолвный город.

Соня спала глубоким сном, как спит ребенок в чреве матери. Но Теммар, наблюдавший за ней, и также вслушивавшийся в звуки ночи, спать не. мог.

Жажда мщения снедала его, как болезнь, поднималась в нем и не оставляла, как навязчивая идея. Появление этой больной рыжеволосой вооруженной мечом чужеземки казалось Теммару чем-то вроде загадки, символа, разгадать смысл которого он пока не мог.

Конечно, это был знак, так необходимый ему знак надежды! Нельзя оставить его без внимания или усомниться! Ведь за последние месяцы он глупо, беспечно оставил без внимания столько предсказаний, загадок и знаков, а между тем внимательный взгляд и проницательный слух могли бы предупредить его о предстоящих мрачных событиях.

Теммар гневно помотал головой, встал и потянулся. Чувствуя себя окончательно измотанным, он тихо подошел к спящей Рыжей Соне, разглядывая ее, глубоко задумался, шепча короткую молитву богам,— пусть ее появление будет хорошим знаком, который удастся понять.

Недалеко от Сони лежало двое раненых. Теммар подошел к ним, тихо опустился на колени, каждому положил руку на лоб и послушал пульс. У одного пульс был слабый, у другого не было совсем.

Мысленно Теммар вычел еще одну жизнь, сделав еще одну отметку в пользу Нгаигарона и Идзуры. Его жена…

— О Боги, приведите ее ко мне! — тихо бормотал он.— Приведите и позвольте мне медленно задушить ее! Позвольте этим измученным людям разорвать ее на куски, сделайте так, чтобы она умирала и воскресала много раз, чтобы она ощутила страдания и смерть каждой своей жертвы! Каждой моей жертвы! Да, моих жертв! Ведь я тоже за это в ответе!

Излив душу в молитве, он прошел мимо раненых и подошел к часовому. Солдат отдал ему честь. Теммар что-то быстро ему прошептал; воин не понял.

— Иди,— повторил Теммар.— Поспи. Я не могу отдыхать, я покараулю за тебя.