Трудно быть феей. Адская крёстная - Ея Россо Страница 40

Как пришел симуран в себя, попросил встречи с Соловьем разбойником, другом своим старинным. Обещал должником стать, если тот сумеет в беде с детками помочь. Матушка Сола — птица Сирин — вхожа в хоромы божества солнечного, одного роду-племени по женской линии с ним. Ипостась Корши — птица Алконост — суть материнская. Сирин и Алконост — сестрица родные.

Соловей помочь согласился и на поклон к матери отправился. Едва-едва успел к концу судилища с новостями подоспеть. Сирин жестокому желанию племянника воспротивилась, Коршу вредить малышам запретила. Сама же к огнебогу в гости отправилась, о внуках-правнуках поведала. Симаргл выслушал, разгневался, повелел Волка небесного крыльев на век лишить, в Явьи леса жить отправить. Волчат к нему привести, будет-де сам воспитывать полукровок, уму-разуму детей божественных учить да приглядывать. Такой союз от начала времен впервые в мирах приключился. Учесть, как кровь смешанная себя поведет, невозможно. Ни видящие, ни судьбу плетущие будущего волчьего отсмотреть не смогли. Потому — опасались неизведанного.

На том и порешили. Утренняя Заря к мужу вернулась. Народились у них детки со временем. О волчатах мать и не вспоминала, отворот будто любовь материнскую с корнями из сердца богини выкорчевал: не признала, когда в себя пришла. Так и проявилась темная суть зелья — страшным откатом любовный приворот обернулся.

Симурана крыльев по велению огнебога лишили, на землю сослали. Сама Купальница — жена Семаргла — за щенятами присматривала. Доля у бога Огня и Луны незавидная: стоит он на страже, охраняя миры от зла, с мечом пламенным на мосту радужном. Раз в год Родом позволено ему пост свой покидать. В этом день Серому Волку птица Сирин детей приносила, а Купальница с Семарглом любились-тешились.

Слухи ходили, что женился Серый. Да слухами вечно миры полнятся. А с человеков что взять? Для них все одно: что волк небесный, что оборотень. Вот и путали с Серым оборотнем, на Красной Шапочке женатом.

Сириус (Серый) после ошибки своей лютой на девиц не смотрел, стороной обходил. Со временем волк осознал: не любовь то была, страсть разум помутила. Когда любишь истинно — добра любимому желаешь. С кровью и болью отпускаешь от себя, лишь бы счастливо жил. А с тобой или без тебя тому, кто сердцем любит — неважно. Больно — да. Трудно — да. Да только правильно так, не иначе. Любовью владеть нельзя, она в неволе умирает. Хуже того — плесневеет, в яд превращается, душу калечит, на безумства толкает. Вовремя Сириус опомнился, остановился. Иначе была беде пострашней.

Когда Соловей должок потребовал, аккурт день тот единственный в году и приключился. Злился Сириус неимоверно. Да слово свое сдержал. С принцем за добычей отправился. Блюдечко добыли, Феврония сосватали, подружиться в авантюре сумели. С долгом Волк рассчитался, да продолжил жить, наказание отбывая, в шкуре оборотня простого. Правда, иной раз приключение вспоминая, терзался Серый мыслями смутными: не доглядел, не учуял. Что-то не то в словах царевны слышалось, в доме Ягини не увиделось.

Уже после, домой вернувшись, принялся изучать историю государств человечьих. Про хранительниц и королевства навьи, кои с людскими в миру жили. Ни в одной книжке старой ответов на вопросы свои волк не нашел. Только пуще задумался: как такое возможно — Яга не только дом свой надолго покинула, да еще и слово заветное другому поведала? Отродясь не бывало, что бы кому-то, кроме дочери родной, ведунья доступ в избушку свою доверяла. Тайны всадников раскрывала, портал в миры потусторонние показывала.

Так размышлял Сириус, ожидая Чомору, слушая причитания лесавок. Хмурил брови задумчиво: судьба или злой рок к порогу его письмо от хранителей Вечного леса занесли? Едва живую лисицу, странными хищниками израненную, нашел он поутру на крыльце. Рвали ее целенаправленно, к карману потаенному добираясь. Да защита на ней стояла надежная, сумела вырваться и на последнем издыхании уйти переходом на дальнее расстояние. Но разум путался, и вместо лесных угодий царя Берендея попала рыжая к нему в Зачарованный лес.

Лису он спас и послание обнаружил. Девица не долго думала, о помощи попросила, вкратце поведала о делах странных, что в Вечном лесу творились с недавних пор. Сириус удивился: не думал, не гадал, что Ждан от любимой оказаться сумеет. С тех самых пор, как блюдечко добывали, троица и не виделась. Оставив лисицу в избушке своей лесной раны залечивать, Сириус, не долго думая, собрался и в королевство фей отбыл за новостями. Чуйка волчья выла: не к добру, ох, не к добру и зеркало, и свадьба ждановская, и охота за письмом, что леший с Чоморой Ягине написали.

И вот теперь, в доме у лесавок сидя, хранительницу поджидая, голову ломал волк, куда бежать, кого спасать и что делать?

Дверь тихонько скрипнула и в комнату вошел снеговик. Девчушки зашептались, в ужасе переглядываясь, Серый кружку отставил и с места поднялся, на чудище глядя. Раздался щелчок и вздох облегчений вырвался у присутствующих: Чомора, остатками лесной магии убрала с себя шапку снега и предстала перед гостем и хозяйками во всей красе. На себя домоправительница уже мало походила. Одни глаза и остались, все остальное ледяными узорами покрылось. Листочки-цветочки в космах снежинками застыли. Пальцы-крючки ледяные иглы напоминали. Ничего от пенька не осталось в хранительнице, в кусок льда почти обратилась.

— Ну, здравствуй, волчок, серый бочок. Кто таков, откуда пожаловал? Пошто Дубоводушку звал? — колючим взглядом гостя оглядев, проскрипела Чомора.

Сириус голову в приветствие склонил, дождался, когда старушка в кресло усядется, и сам напротив расположился. Лесавки Чоморе чаю налили, в руки кружку сунули, та и не заметила: ледяные ладони горячего не ощущали. Чай горячий от морока не спасал больше. Чуяла старая нутром, скоро и её время придет — станет ледышкой похуже Семидневича.

— Я, бабушка, из родов-племен далеких. На помощь пришел. Лисицу вашу, посланницу, встретил, вот она о беде вашей и поведала, — внимательно разглядывая сине-белое существо, медленно ответствовал волк.

— Как лиска в твоих краях оказалась, крылатый? — недоверчиво поведя носом-сосулькой, принюхиваясь к запаху волчьему, уточнила Чомора. — Летать она отродясь не умела. А племя твое в лесах не живет.

— Крылья мне недавно вернули. А жить к родне я не вернусь. Нечего мне там делать, — Сириус плечами пожал. — Напали на посланницу вашу, поранили сильно, едва живая ко мне добралась волей случая.

Лесавки запричитали-заохали, ЧОмора на них прикрикнула, ладошкой ледяной по столу стукнула, тишины требуя.

— Поди и письмецо показала? — зыркнув взором, еще зеленым, уточнила у гостя.

— Показала, — кивнул волк. — И вот что я спросить хочу, бабушка: а давно ли ты подругу свою старинную видала? Давно ли разговаривала?

— Дык… давненько, волчок. Забот невпроворот что у нее, что у меня. Записочками обмениваемся, а видеться — со времен учебы не встречались. Поди и не признает она меня нынче, — горестно хмыкнула Чомора. — Наш-то век красоты короток, лес свое берет. Обернуться в девицу и то уже не смогу, больше старушкой человекам показываюсь. Кому доброй, а кому и не очень. А теперь и вовсе не ведаю, в кого превращаюсь, — развела руками хранительница. — Это Ягиня — красавица писанная — в личины рядилась, пригожесть свою прятала. Все ей хотелось любви настоящей, не за кровь её царскую, не за лицо приглядное, — Чомора губы синие в улыбке ласковой с трудом растянула, мыслями в прошлое нырнув.