Мой Пилигрим - Ксения Татьмянина Страница 40

Ох, искушение! Клыков у меня нет, но разве я не могу также красиво и зловеще оскалиться, как Грим? Прищурилась, сморщила нос и растянула губы, стараясь сделать свою улыбку хитрее хитрой. Рявкнула глухо:

— Ведьма я! Ведьма! Только… т-с-с-с…

И приложила кружевной палец к губам.

Агни выронила коробку с заготовками, согнула колени и сначала со шлепком села на пол, а потом и легла. Распласталась в проходе, как будто ее из пушки застрелили. В обмороке.

Я засмеялась. Это уже лучше, намного лучше, чем плакать из-за сочувствия к сиротке Мари.

Парк на сегодня отменился.

Ладно… тайны тайнами, Слуги Слугами, Дух Жажды, Безымянный никуда не денутся, а я ввязалась в судьбу новенькой, и приходится помогать. После работы мы, вместе с привычными попутчицами из «Шкур» дошли до «единички», сели и поехали, только вышла я с Мари в Казематном. Не отпущу ее одну собирать вещи и добираться уже до моего дома еще позднее.

Вот на кой ляд мне все это? За язык потянули, предложила ни с того, ни с сего жить в квартире Ульриха. Потому, что если с девчонкой случится плохое, меня совесть сожрет, так что ли? Корить себя буду, что не помогла, имея для этого все ресурсы?

— Вещи на смену, не больше. Все остальное в субботу заберем. Сейчас лучше не задерживаться и бегом-бегом.

Мари слушалась, собралась за три минуты, — было бы что! Богатства прям по всей их квартирке так и раскиданы: чисто, но голо, что эхо от стен. Вещей получился пакетик — белье и платье, расческа и зубная щетка. Фотоальбом, книжка похожая на дневник. Приданое!

— А сюда стоит возвращаться?

— Я папины вещи не оставлю.

— Ладно.

— Тио, спасибо тебе…

— Пожалуйста. Все? Проверь, что ничего включенного не оставила, закрывайся и уходим.

Я мысленно уже была дома, в безопасности, почти вздохнула со спокойной душой. И вдруг открылась соседская дверь по площадке и из нее высунулся плотный, полуодетый мужчина:

— Слышу возня… куда собралась, Машуль?

Сосед был несвежий, как закисшая капуста, и его доброе «Машуль» прозвучало сладко. Неприятно-сладко. Но внешне он почти благополучно выглядел, — казематный, с татуировкой на пальце, на вид очень старающийся вернуться к нормальной жизни и не нарушать закон.

— Я у подруги пока поживу…

Совсем не это он хотел услышать. Вышел за порог, заставив нас подвинуться к перилам, и почесал себе локоть в жесте «чего-то я разнервничался». Интересно, ему дома так жарко было, что он без майки или рубашки ходил? Или ради Мари обнажил торс, надеясь показать все плюсы крепкого и сильного мужчины рядом?

Ни одного волоска в залог не отдала бы, но предположила — сосед на очень юную Мари облизывался, общался по-хорошему, и очень обнадежился, едва та осиротела и лишилась защитника. А судя по тому, как девчонка заерзала на месте и старалась головы не поднимать, ухаживаниям была не рада. Да и куда — она ребенок еще!

— Отец твой хороший мужик был. Я вот думал, что ты… ну, если надо что, донести, подвинуть, с работы встретить, ты мне говори, я помогу.

— Отлично! — Ответила я. — Спасибо. Я, если вдруг, тоже могу обратиться?

— Ну, да…

Успел лицо рассмотреть, глаза в глаза не смотрит, отводит так, словно мы однополярные магниты.

Вот интересно стало — каким людям просто смотреть на покалеченных, а каким нет? Этот — здоровый мужик, сидел, пусть и не по тяжким нарушениям, наверняка же всякое видел. Чего отворачивается? Когда в больнице была — та же история, за исключением медсестры Олли, да врача, который меня и закраивал по лоскутам обратно. А остальные? Крови, ран, всего пре-всего видали, что не так со мной? Потому что молодая и потому что женщина?

Глаза как бритва? Во взгляде все дело? Правда, честно, но у кого бы спросить?!

— У тебя знакомых среди казематных много? Знаешь тех, кто со Слугой ходит?

— С кем?.. ты про того, который?.. Так то же, ну, выдумка как бы… — А по голосу поняла, что он прекрасно понимает, что не выдумка. И что мнется тогда? — Я в таком не то чтобы очень помощник…

— Я серьезно, без шуток. Не верю, что ваши не знают о нем. Огромный верзила, гора. Не человек, а монстр набравший в последнее время силу. Скажи одно — как он подчиняет людей?

Я надеялась! А сосед взял, развернулся и быстро скрылся за дверью. Раскатала я губу на пополнение информации, а вышло вот так. Мари тихо сказала:

— Он хороший, помог мне с похоронами. Понимаю, чего хочет и чего старается, но мне противен. Рада, что не придется жить рядом и терпеть его «я в гости зайду?».

Мари испытала три шока — первый, когда переступила порог. Никогда не видев шикарных домов Золотого района, она взирала на простое убранство квартиры, пусть и комфортное, как на дворец. Второй — когда я взялась готовить ужин, и перед ней открылась пещера продуктовых сокровищ. А третий — когда я, привычно раздевшись перед тем как принять на ночь ванну и смыть день, ушла голая к зеркалу.

— Ты чего, мы же обе девочки. Я не стесняюсь, и ты меня не стесняйся.

Я пошутила, прекрасно понимая, что Мари стояла в шоке не от моей наготы, а от всего масштаба прекрасных боевых отметин! Красота, истинная и дикая. Я сама теперь почти что тигрица — полосы шрамов отличались от нормальной кожи и цветом, и плотностью, так что ярко выделялись. Моя шкура — камуфляж, окрас, знак для всех прочих — я опасна! Ко мне не приближайтесь.

— Глазей, новенькая, глазей. — Убрала волосы в сторону, чтобы целиком открыться. — Зато ты теперь без всякой робости сможешь смотреть на эту мелочь. Вершинку айсберга.

И указала себе на лицо.

— Кто… это сделал?..

— Потом расскажу. Готовься спать, и прими душ обязательно, я люблю чистоту и не лягу с вонючкой. Если не привыкла, привыкай, здесь будет такое правило. Я по ходу дела еще каких-нибудь придумаю, но ты хорошая девочка, и все стерпишь.

Мари ходила со мной на чердак, гуляла с Паном, помогла готовить, менять постель и заправлять новый комплект на свою половину. И мне не было тяжело. Я в глубине души, побаивалась, что взвою через пару часов ее присутствия, но нет. Нормально, кажется. Она не болтала, не повторяла благодарностей, даже восторг и ужас выражала не вербально и звуками, а лишь округляла глаза и столбенела.

Может, и уживемся.

Что меня порадовало и заставило гордиться собой — ее притихшая скорбь. Мари печалилась, в ее взгляде читалось страдание, но теперь…

— Тио, мне впервые за столько дней на душе светло. — Раздался ее голос уже в темной спальне. — Как будто увидела первый луч зари после долгой и черной ночи. Я думаю о папе, и не задыхаюсь, а вспоминаю хорошее. Думаю, что он где-то, где всем душам хорошо, и я просто обязана быть счастливой. Он так хотел. И я так хочу. Жизнь продолжается, пусть даже самые близкие люди не рядом здесь и сейчас. Понимаешь, Тио?