Далекие королевства - Аллан Коул Страница 40

— Причин много, и, если бы ты был постарше, ты бы его понял. А быть королем в Костроме дело особенно трудное. Поскольку король отвечает за удачу этого города. Согласно закону, когда грядет бедствие и уже не остается никаких надежд, король жизнью своей отвечает за неудачу, принося себя в качестве священной жертвы, последней и решающей. Так что семья моей матери была в чем-то права, рассматривая Кострому как землю дикарей, варваров. Но, разумеется, моя семья была гораздо более цивилизованной, чем представлялось, и за те несколько лет, что мне посчастливилось прожить с родителями, у меня были самые разнообразные и искусные наставники, чтобы я мог себя не чувствовать ущербным в настоящем цивилизованном обществе.

— Извини, если касаюсь больного, — сказал я, — но я слышал, что твои родители умерли. Эта история имеет к тому печальному событию какое-нибудь отношение?

— Она именно об этом, — сказал Янош. — У Костромы было много врагов, но у отца хватало ума, чтобы не давать им объединиться, и военного искусства, чтобы держать их подальше от наших полей. Но вот однажды донеслась весть, что какая-то великая орда движется к нашим землям, я не знал, кто это такие были, поскольку я еще был слишком мал, но понимал, что это весьма опасные и злобные враги. Отец выслал разведчиков, и те вернулись с сообщением, что врагов столько, что надежды нет никакой. Кострома была обречена.

Тогда отец надел мантию жреца и поднял знамя нашего божества-покровителя. Он пошел один в поле, где расположилось вражеское войско, установил там знамя и воззвал к нашему богу, чтобы он принял отца в качестве священной жертвы и спас город. Такова была наша сделка с этим богом. Я не назову имя бога, чтобы не добавлять ему сил, настолько я его ненавижу.

Враги двинулись на приступ. Между ними и городом находился только отец. Он стоял и все взывал о помощи к божеству, просил, чтобы спасли его город. Подъехал, смеясь, какой-то всадник и снес ему голову одним ударом. Тело упало, а голову всадник насадил на конец сабли. Армия двинулась к городским воротам. Они убили всех, кто оказал сопротивление, и забрали в плен тех, кто выбрал долю раба. Мать оказалась среди убитых. В каком-то смысле ей повезло, поскольку для общего унижения Костромы всех принцесс напавшие замучили.

То, что произошло в самом городе, я увидел позднее, так как был в тот день с отцом. Хотя я доходил ему тогда лишь до пояса, но как принц обязан был находиться во время жертвоприношения рядом с ним. Когда он упал, я продолжал держать знамя. Я помню, каким тяжелым оно оказалось. И как я был напуган. Но я знал: если я буду держать знамя и призывать бога, он быстрее придет и все сделает как надо. Ко мне кто-то подъехал, закричал и взмахнул саблей. Я ударил его знаменем, но он отбил удар, подхватил меня с земли и бросил на седло.

В глазах Яноша стояла мука.

— После битвы я очутился в загоне для рабов.

— Но тебе удалось сбежать? — вскричал я. — Ты наверняка это сделал, иначе не сидел бы тут и не рассказывал эту историю.

— Нет, — отрезал Янош. — Меня вместе с остальными гнали пешком много лиг, так что я чуть не умер от усталости и жажды. Наконец мы пришли в Редонд, на рынок рабов, где покупатель от ликантийской армии приобрел меня как какого-нибудь барана.

Я вытаращил глаза и изумился себе самому за то, что не испытываю презрения к тому, кто признался, что относился к нижайшему и презреннейшему классу. Я еще раз осмотрел этого темнобородого человека со шрамом на щеке, но увидел в нем только моего друга.

— Как же ты выжил? Ты должен был бежать и вернуться домой. Да, наверняка так и должно было случиться.

Янош вновь покачал головой:

— Нет. Я остался. Что же касается Костромы, то ее больше не существовало. Враги камня на камне не оставили от города. И только звери бродили там.

Он вытащил из-за пазухи статуэтку танцующей девушки.

— На память об отце у меня осталось только это. Только это. Как и о матери. К тому времени фигурка уже была сломана и потерта, так что никто не увидел в ней ценности и не отобрал у меня.

Он допил свою чашу и жестом попросил еще. Я торопливо налил, с нетерпением ожидая продолжения странной истории.

— Я был рабом у солдат чуть ли не год, — сказал он. — Я трудился на кухне или чистил отхожие места. Я был настоящим дьяволенком, злобным и с ножом наготове, если бы вдруг кому-то вздумалось изнасиловать меня. И тут открылась моя способность к языкам. Армия ликантиан выступила в поход в область Костромы, а я знал местные диалекты, и поэтому меня взяли с собой. И с тех пор я повсюду путешествовал с армией. Из меня безжалостно готовили тренированного убийцу. Но у меня хватало мужества продолжать совершенствовать языковое мастерство, и со временем я познакомился со многими народами и их культурами.

— Но как же ты все-таки получил свободу? — спросил я.

— Ликантиане — негодяи, и я их всех ненавидел, — ответил Янош. — Но у них есть один обычай, и в этом они выше ориссиан. Ликантиане позволяют рабам выкупаться на свободу. В этом преимущество их общественного строя. Что я и сделал. Я копил деньги, все, что зарабатывал… или воровал. В конце концов набралась необходимая для приобретения свободы сумма. Я всегда собирался вернуться в отечество моей матери. Но гордость не позволяла мне это сделать раньше. Гордость и кое-что еще.

Он погладил пальцами фигурку танцовщицы.

— Вот что удерживало меня от сумасшествия все эти годы, — сказал он. — Бесконечными ночами я мечтал о Далеких Королевствах, представляя, как я попаду в то дивное место, где окончатся мои страдания. Мне виделось это место жилищем богов. Местом, где никто никому не служит и все добры друг к другу, И где бы я ни находился, что бы я ни делал, во всем я руководствовался только моим желанием отыскать Далекие Королевства. Это были мальчишеские мечты. Но постепенно они превращались в нечто большее. Я поклялся жизнью, что найду их. Так я остался у ликантиан и дослужился у них до капитана. И вновь я копил деньги, чтобы в конце концов покинуть этот город.

— Меня бы мечты не уберегли от сумасшествия, — сказал я, и сказал с большой уверенностью, поскольку даже представить себе не мог, как это я был бы у кого-то рабом.

— Ты бы удивился, друг мой, — сказал Янош, — на что способен человек ради сохранения жизни. Что же касается безумия, то, может быть, я и тронулся. Но, как я уже сказал, то, что у меня считается рассудком, сохранилось только благодаря мечте. Я изучал языки. Я изучал людей, разглядывая их со всех сторон, так что научился видеть их чуть ли не насквозь. И видимо, ты не удивишься, узнав, что я, хоть это и неподобающее занятие для воина, преуспел в искусстве воскресителей. Я ведь видел, как ты посматривал на меня, когда я практиковался в тихом уголке на этом судне. В свое время я беседовал с шаманами в глухих деревнях, изучал ритуалы варварских жрецов. Я надеюсь, ты по-прежнему будешь считать меня своим другом, несмотря на то, что я немного разбираюсь в колдовстве и понимаю древние письмена.

— Я догадался, когда ты дал мне зуб хорька, — сказал я. — И хотя мне известно, что воскресители считают грехом занятие простого человека их искусством, но, с моей точки зрения, эти сукины дети настолько мерзкая шайка, что твой грех для меня ничто.