Сказания Фелидии. Воины павшего феникса - Марина Маркелова Страница 41

Умирает… Слова вяло царапали смыслом.

— Она не умирает, Гаспер, — с трудом заговорила Азея, — это не смерть.

И вдруг проснулась. Резко, стремительно, вздрогнула, как после ночного кошмара. Адрис сказал, что ей по силам все, что угодно, а у нее не было причин ему не верить.

Азея присела и так строго взглянула на Гаспера, что мальчик всхлипнул и перестал плакать:

— Значит так, — распорядилась она, — доктор не придет, потому помогать твоей маме будем вместе. Мне нужна твоя поддержка, понимаешь меня? Принеси мне воды, чистую простыню и поспеши. Мы справимся, Гаспер. Только сделай все так скоро, как сможешь.

Мальчик, дрожа, опять закивал. Азея поднялась, замотала в узел волосы на затылке и, собравшись с духом, направилась к Эльде.

Похоже, сбывались самые худшие опасения Адриса. Эльда находилось на грани между обмороком и сознанием. Глаза женщины были полу-прикрыты, сухие губы оставались приоткрытыми. Азея смочила их, стараясь предупредить глубокие кровавые трещины. И поняла, что этим не ограничится…

Стонала и кричала Эльда, не переставая. Ребенок стремился выбраться из надоевшего ему чрева, но у матери не оказалось достаточно сил, чтобы ему помочь. Несчастная металась и путалась на промокших простынях не в состоянии терпеть муки. В краткие секунды прозрения, когда Эльда хоть что-то понимала, она шептала, умоляюще, слабо сжимая запястье Азеи: «Позаботься о моих детях. Не оставляй их». И снова начинала бредить. Настойчиво звала Аллера, умоляла его приехать….

Азее все то время, что она провела возле ложа Эльды, больше всего хотелось разрыдаться, убежать, зарыться в подушки, чтобы ничего не видеть и не слышать. Но стояла: меняла пеленки, прогоняла прохладной водой жар, поила мелкими глотками и вспоминала все, чему ее успел обучить Адрис.

Часы тянулись, как еловая смола. Казалось, конца не будет крикам, и бреду роженицы, а Азея уже не чувствовала ни усталости, ни раздражения. Ей чудилось, что вся жизнь прошла возле этой кровати. Что не будет ничего, кроме этой сумрачной комнаты, рожающей Эльды, Гаспера, что сидел, зажавши ушки, в углу комнаты, не смея даже пискнуть. И будто всю жизнь Азея только и занималась тем, что принимала роды.

А потом вдруг свершилось. Азея даже не запомнила как. Эльда вздрогнула, напряглась, закричала неожиданно громко, страшно. Азея подставила руки, потянула, подхватила, обернула пеленкой, перевязала, обрезала, а потом, неожиданно для себя поняла, что держит на руках ребенка. Живого, голосящего во все горло, чтобы показать: «Вот он я, ну посмотрите же на меня. Я родился!»

— Кто это? — прошелестел рядом слабый задыхающийся шепот Эльды. — Скажи мне Азея…

— Мальчик, — ответила Азея, не слыша и не ощущая собственных слов.

— Рид, его…имя.

И Эльда лишилась чувств. Почувствовав, что самое страшное осталось позади, робко приблизился Гаспер. Склонился над малышом и заглянул в его сморщенное, красное, перекошенное от плача лицо и, не получив ответа на никому, кроме него не известные вопросы, поднял недоумевающие глазенки на Азею.

— Все хорошо, Гаспер, — неловко улыбнулась Азея, — все закончилось. Это твой братик.

И поняла, что больше терпеть не может. Что теперь — то можно. Слезы незамедлительно рванулись вон, Азея прикрыла лицо рукавом и разрыдалась. Тихо, выдавая себя лишь редкими вздохами, всхлипами и трясущимися плечами.

В маленькой комнате, окутанные сумраком плакали взрослая женщина и младенец… А совсем рядом погибали люди…

Медленно отворялись тяжелые ворота Аборна. Как крылья гигантской траурницы, решающейся взлететь. Неторопливо ширилась щель между створками, в которой все отчетливее различалось гудящее скопление людей. Оно не двигалось. Немногочисленные стражи города выстроились перед собравшимися в тонкую цепочку, создав единственную преграду между толпой и войсками, осаждавшими столицу. При желании ее легко можно было разорвать, однако предводители народа не торопились с опрометчивыми решениями. Через каких-то полчаса, стражи, по приказу своего Главы, все равно разомкнули бы звенья.

Линвард был одним из тех, кто оказался лицом к лицу с безумной силой, имя которой — толпа. Он видел их лица, слышал голоса, улавливал любое изменение настроения этой живой бурлящей массы. И не понимал, что чувствует сам. В одну сторону тянуло уважение, в другую — здравый смысл. Жители города защищали свои дома и не боялись даже отточенных клинков собравшейся армии.… Этим не возможно было не восхищаться. Но без оружия, с одним лишь убеждением в головах, идти напрямик, прямо в пасть дикого зверя, носящего имя войска — и дико, и глупо. Пустая затея с безрадостным концом. Линвард не верил в успех. Удача казалась призрачной и невесомой.

Его предчувствия разделял Таланий. Глава Стражей города метался среди своих людей и не мог без подавленной ругани смотреть на это столпотворение.

Совет, воодушевленный рвением горожан любой ценой отстоять город, без лишних размышлений выдал разрешение на мирное шествие. А Таланий злился… Потому что знал то, чего никак не хотел принимать Совет Семерых — Маниус не просто так собрал у Аборна войска, и уж точно не уйдет, испугавшись толпы.

Но горожане не хотели это понимать, и Таланий не знал, как на них влиять. Все, что было в его силах, это сосредоточить своих людей на стенах, и в случае атаки со стороны Маниуса, отдать приказ к защите шествия.

И вот ворота распахнулись. Толпа, почуяв свободу, загалдела еще громче. Первые ряды постепенно двинулись вперед, за ними потянулись остальные. Флаги и просто тряпки красных оттенков забились над землей. Кто-то громко запел старую патриотическую песню, сильную, эмоциональную, как сама жизнь. Ее подхватили, и песня обернулась гимном, приправленным криками и призывами. Горожане от мала до велика шли, объединенные в единое целое верой и песней. Воины города смотрели им вслед, а руки их крепко сжимали готовые к атаке луки.

А, тем временем, в шатер к Маниусу ворвался Леор. Старик вцепился шишковатыми пальцами в седые пакли волос, выпучил глаза и заскрипел желтыми, подгнившими зубами, издавая нечленораздельные звуки.

— Идут! — заорал он, предавшись панике, упал на колени и, впав в безумство, начал долбится лбом о землю.

— Кто идет? — спросил озадаченно Маниус, оторвавшись от своих планов и карт, но, окончательно выживший из ума старик не ответил, продолжая повторять одно лишь: «Идут».

— Безмозглый, — процедил Маниус сквозь зубы и, обойдя Леора, поспешил покинуть шатер.

Ему не понадобились даже сбивчивые объяснения подошедшего Зинкара, когда он перешагнул порог и поднял глаза. Из ворот ненавистного Аборна вытекал густой поток живых людей. Как сели он растекался, поглощая все больше и больше пространства и направляясь прямиком к военному лагерю. Толпа пела и грозно кричала о преступлениях Маниуса, повторяла клятвы верности Совету и народу Фелидии.

— Это что такое? — брезгливо сморщив нос, спросил Маниус, не отводя глаз от толпы, у которой тем временем уже обозначились четкие границы.