Стезя смерти - Надежда Попова Страница 41

– Вы хорошо осведомлены, – удивляясь своему внезапному самообладанию, отозвался он, продолжая стоять в двух шагах; Маргарет фон Шёнборн засмеялась, махнув тонкой рукой:

– Ничего удивительного. Знаете, майстер Гессе, если что-то известно хотя бы двум студентам…

– … это известно половине Кёльна, – докончил Курт, лишь после этого спохватившись, и покаянно склонился: – Простите, я перебил.

– Ах, бросьте, – она очаровательно сморщила носик, беспечно тряхнув головой. – Здесь я привыкла к тому, что меня постоянно прерывают. Они совершенно не снисходят к женщине!

– Minime vero! [61]– возразил кто-то с напускной обиженностью. – Госпожа фон Шёнборн, что ж это вы – Инквизиции нас сдать пытаетесь? И это за все наши старания! Совсем вы нас не любите.

– Неправда, я вас люблю, – улыбнулась та, и снова подумалось – те же бы слова, но не здесь, не для них… – Что ж вы всё стоите, господин дознаватель?

– Вы позволите? – уточнил Курт, приблизившись к скамье напротив, и та удивленно округлила глаза:

– Господи, какие теперь учтивые господа стали служить в Инквизиции!.. К слову сказать, майстер Гессе, коль скоро вы так обходительны и привержены правилам, – могу я взглянуть на ваш Сигнум? Если мне не изменяет память, у меня есть право потребовать его предъявления, когда ко мне обращается некто, представившийся следователем Конгрегации.

Курт снова на миг оцепенел, растерявшись еще ему самому неясно, отчего; Маргарет фон Шёнборн игриво пожала плечами:

– Да, майстер инквизитор, я ваш ночной кошмар: человек, знающий свои права при общении с вам подобными… – она улыбнулась вновь, сбавив голос и глядя снизу вверх заговорщицки: – Разумеется, это чистой воды любопытство, но вы ведь мне не откажете, верно?

Последние слова прозвучали едва ли не шепотом, и во взгляде фиалковых глаз как будто мелькнуло что-то, отчего фраза стала двусмысленной и отягощенной словно бы намеком, обещанием…

– Нет. – Курт шагнул вперед, выдернув из-за воротника цепочку медальона и опасаясь, что вот-вот задрожит рука. – Вам я отказать не смогу.

– Отрадно слышать, – донеслось в ответ и вовсе чуть различимо, и (нет, не почудилось!) взгляд замешкался в его взгляде чуть дольше, чем требовалось; он подступил почти вплотную, склонившись, держа медальон на ладони.

Протянуть руку и прикоснуться…

Маргарет фон Шёнборн протянула руку, коснувшись стальной поверхности, провела тонким пальцем по чеканным буквам «SM» и цифрам, и захотелось сорвать перчатку, сейчас же, немедленно. Сейчас, как никогда в жизни, он проклинал все, что случилось, проклинал того, по чьей вине теперь он не может надеяться даже на такую малость – просто испытать прикосновение этой руки…

– Тысяча двадцать один; это ваш номер при выпуске?

– Повторю, что вы хорошо осведомлены, – подтвердил Курт, ожидая, когда же она пожелает взглянуть, что выбито на обороте Знака, когда перевернет медальон, неизбежно дотронувшись при этом до его ладони – пусть через перчатку, все равно, пускай хоть так…

Глаза цвета первой фиалки поднялись к его лицу, снова промедливши на один лишний миг…

– Ваша некогда тайная академия становится все более знаменитой, майстер Гессе.

Курт молча ждал, не отрывая взгляда от того, как ее пальцы скользнули к кромке медальона, и, наконец, коснулись…

Маргарет фон Шёнборн, перевернув Знак, оставила его лежать на своих пальцах, а их – на его ладони, и сердце встало, перестав биться на миг, на миг перехлестнуло дыхание; медленно-медленно тепло ее руки проникало сквозь тонкую кожу перчатки, касаясь его кожи, и оттого стало горячо – не ладони, а всему телу, с макушки до пят…

– «Misericordia et justitia», – прочла она с расстановкой, не отводя руки, и жар сменился оцепенением, и лишь только ладонь ощущала это тепло, пробивающееся к коже. – Полагаете, это возможно? Милосердие вместе со справедливостью? Duos lepores sequi… [62]

– Alter alterum haud excludit [63], сказал бы я.

– Разве? Справедливость немилосердна, вы не находите?

– А милосердие несправедливо, – договорил Курт, молясь о том, чтобы она продолжала смотреть на выбитую в Знаке надпись, чтобы эти пальцы так и лежали в его ладони; Маргарет фон Шёнборн снова вскинула к нему глаза, приподняв брови:

– Ах, так и вы это признаете?

Медальон она выпустила не сразу – скользнула кончиками пальцев по руке, и оттого вновь окатило жаром все тело, словно из темной, прохладной комнаты вдруг шагнул на залитую палящим солнцем улицу…

Или в каменную громаду, охваченную пламенем…

Курт распрямился, закрыв глаза и отступив, вскинул руку ко лбу, покрывшемуся испариной; из жара бросило в холод, как в горячке, и на мгновение забылось все то, о чем грезил и чего желал два удара сердца тому назад. Некстати пришедшее на ум сравнение словно сорвало с небес на землю, разбив вдребезги.

– Майстер Гессе?..

Когда он открыл глаза, Маргарет смотрела испуганно, вглядываясь в его лицо с настороженностью, и от этого взгляда, проникнутого почти заботой, стало внезапно легче…

– Вам дурно? Или я что-то не то сказала?

– Головная боль, бывает, – откликнулся Курт первым, что взбрело в мысли, опустившись на скамью напротив нее, и улыбнулся через силу, теребя медальон в руке и жалея, что не может сквозь перчатку ощутить ее тепло, оставшееся на неровной металлической поверхности. – Возмездие за недостаточный сон; справедливо, но немилосердно.

– Не пугайте меня, майстер инквизитор, – укорила она, демонстративно погрозив ему. – Представляете, что говорили бы? «Он перемолвился с ней парой слов и впал в беспамятство».

Курт улыбнулся, с сожалением упрятав медальон под куртку, и непроизвольно сжал кулак, словно там, в стиснутой ладони, можно было сохранить нечто, оставшееся от касания этих тонких пальцев. Нечто материальное, ощутимое, вещественное…

– Иными словами, сражен наповал.

Это вырвалось само собою, помимо его воли и помимо желания; не поднимая глаз, Курт сидел неподвижно и молча еще несколько мгновений, затаив дыхание и боясь услышать колкость в ответ.

– Вы просто беспримерный льстец, майстер Гессе, – отозвалась Маргарет фон Шёнборн, однако голос ее был спокоен – ни чрезмерной серьезности, ни насмешки он не заметил. – Но из ваших уст это звучит приятно.

Это не было похоже на обещание – эти слова именно обещанием и являлись; иначе просто не могло быть…

Взять себя в руки стоило немалого труда, невероятного усилия; сумев принудить себя, наконец, поднять взгляд к фиалковым глазам напротив, Курт, боясь, что не совладает с голосом, заговорил тихо и медлительно: