Гусар бессмертия - Алексей Волков Страница 41

Память редко удерживает подобные моменты, их почти не воспринимает сознание. Здесь же Орлов прямо почувствовал, как острый клинок врубается в беззащитную плоть, выныривает наружу, окрасившись красным, потом – опять.

Какой-то турок подскочил, попытался достать штаб-ротмистра штыком. Дурак. Длинным ружьем надо орудовать, удерживая дистанцию. Здесь же достоинство оружия превратилось в недостаток. Янычару не хватило места. Орлов привстал на стременах и обрушил на храбреца рассекающий удар.

Он именно не зарубил, а разрубил противника. От правого плеча к левому боку. Впервые в жизни раздвоил податливое человеческое тело и радостно заорал, направляя коня вдогонку очередной убегающей фигуре.

Душа жаждала крови в отместку за екнувшее недавно сердце и старательно загнанное внутрь ощущение возможной утраты. Все прочие чувства были забыты. Александр здорово бы удивился, если бы сейчас кто-нибудь попытался завести с ним разговор, скажем, о любви. Он просто не помнил, что существует нечто подобное. Да и не стал бы никого слушать. Никакие слова не имели смысла. Лишь движение. Догнать, изловчиться, рубануть, радуясь очередному рухнувшему врагу.

Счета он не вел. Но когда сквозь кровавую пелену в мозг сумел прорваться зов играющих отбой труб, а противники перед Орловым исчезли, оказалось, что сабля покрыта кровью по самую рукоять.

Сознание возвращалось. Штаб-ротмистр принялся оглядываться в поисках своих гусар. В посетившей его первобытной ярости не было места даже для привычного чувства локтя. Словно кто-то на небесах выставил Орлова одного против многочисленного противника и приказал победить в одиночку.

Как ни странно, большинство гусар из взвода находились рядом. Судя же по дорожке из валяющихся тел – все это время они неслись за командиром, повинуясь примеру и кроша в капусту всех встречных-поперечных. Даже Лопухин, формально к взводу не принадлежащий, находился тут и с несказанным удивлением на бледном без единой кровинки лице разглядывал покрасневший клинок.

Вытирать саблю о конскую гриву Орлову не хотелось, потому он углядел валяющийся на земле кусок тряпки, скорее всего – обрывок чьей-то одежды, подцепил его с седла острием клинка и принялся тщательно чистить оружие.

– Что, Лопухин? Отведала твоя сабля кровушки? – спросил Александр между делом.

На душе вновь стало неспокойно, хотелось как можно скорее узнать, кого подбирали гусары, но в свое время Кондзеровский учил тогда совсем юного Орлова, что офицер ни при каких обстоятельствах не должен демонстрировать свою слабость перед подчиненными. Потому голос штаб-ротмистра звучал нарочито-бодро, с этакой бравадой.

Гусары заржали, словно услышали нечто очень смешное. Лишь юнкер чуть смутился, но справился с собой и отвечал даже весело, будто подобное доводилось ему делать не раз и не два:

– Отведала, господин штаб-ротмистр. Просила давать ей такое угощение почаще.

– Молодец! Будет из тебя толк! – под повторный смех гусар прокомментировал Орлов.

Вокруг становилось людно. Появились гусары из двух других эскадронов, казаки, даже егеря и мушкетеры. Бегом последние бежали, что ли?

Пленных турок собирали в стороне, кто-то из казаков уже привычно рыскал в поисках добычи, где-то звучали команды и грохотал барабан… словом, была типичная картина победы.

Аппель позвал гусар к эскадрону, и Орлов махнул рукой людям, призывая подчиниться властному зову.

Перед самым строем к штаб-ротмистру подскочил взбудораженный Репнинский и тихо шепнул:

– Орлов, слышал? Подполковника убило!

– Как?! – Втайне Александр был готов к этому, но так хотелось верить в собственную ошибку!

– Картечью прямо в сердце, – сообщил корнет, хотя вопрос был скорее риторическим.

Кавалеристы уже привычно строились в две шеренги, офицеры занимали положенные места, но продолжения боя не предвиделось за полным разгромом неприятеля, и Орлов позволил себе некоторую вольность.

– Ваше высокоблагородие! Разрешите к Кондзеровскому.

– Я с тобой, Орлов. – Мадатов сделал знак Мезенцеву принять командование и направил коня куда-то в сторону. Видно, майор уже успел узнать, где находится командир.

Его информация оказалась правильной. Среди поля рядком лежало человек семь или восемь гусар, а чуть отдельно – два офицера. Узнать одного из них так сразу спешившийся Орлов не смог. Все лицо убитого превратилось в кровавую маску, похоже, весь череп был расколот, а по мундиру поди так просто разбери…

Зато Кондзеровскому повезло намного больше. Если это можно считать везением. Доломан был разорван на груди, но голова не пострадала, лишь кивер подевался куда-то, и легкий ветерок чуть шевелил седеющие волосы. Смерть разгладила складки на лице, и старый вояка выглядел спокойным и умиротворенным, как будто до конца исполнил положенный долг и теперь прилег отдохнуть. Душа же пустилась в те края, где нет печали и воздыхания, но ждет встреча с ушедшими ранее друзьями.

– Сказали, до последнего пытался спорить с начальством, – с вдруг прорезавшимся акцентом взволнованно произнес Мадатов. – Только приказ…

«А ведь он знал», – почему-то решил Александр. Хотя дудки. Картечь – такая же дура, как и пуля, и никто не знает, мимо кого она пролетит, а кого решит сразить наповал.

Но вот это напоминание перед уходом эскадрона…

Лицо Кондзеровского стало вдруг расплываться, и склонившийся над ним Орлов не сразу понял, что виноваты в том выступившие на глазах слезы.

Он на мгновение припал к руке наставника и командира, нашел силы выпрямиться и зачем-то пояснил Мадатову:

– Как второй отец мне был…

Князь обнял штаб-ротмистра за плечи, и было в том объятии и сочувствие, и понимание.

– Надо похоронить его на том берегу, – вымолвил майор.

Мысль была понятной. Кто знает, чем закончится война и кому станет принадлежать эта земля с садами, полем и лежащей неподалеку деревней с неведомым перед тем названием – Чаушка?

– Разрешите? – с готовностью встал Орлов.

Почему-то показалось особенно важным самому проводить подполковника в последний путь.

– Я попробую убедить начальство. Вдруг разрешит всем эскадроном, – предложил иной вариант Мадатов.

До Дуная было не слишком далеко, отряд двигался почти параллельно невидимому отсюда берегу, да и начальство в чем-то послужило причиной смерти.

Самое же странное – Мадатов сумел добиться своего. Уже на следующий день эскадрон в полном составе застыл на другой стороне реки, и священник прочувственно выводил извечное:

– Упокой души усопших раб твоих…

Орлов почти забыл о старом Лопухине, разве что того иногда поминал Лопухин молодой. Не в характере гусара было долго размышлять о проблемах абстрактных, не требующих сиюминутного решения. Служба и повседневные заботы отнимали большую часть внимания. Зачем же зря голову ломать, тем более, никакой особой угрозы Александр не видел. Да и не боялся ничего. Откуда князь может узнать, кому именно достались записки? И это в случае, если они действительно представляют ценность. Как-нибудь надо разобраться с ними, вот только выучить латынь и прочие языки, на которых они написаны. Или найти грамотного надежного человека, который бы знал их и смог бы перевести на нечто более понятное и популярное.