Дом Цепей - Стивен Эриксон Страница 41

— Возможно.

Голова Шнура начала поворачиваться к теблору, и Карса зажмурился.

— Он уже приходил в себя?

— Дважды. Только слюни пускал и скулил, как животное. Полагаю, ты ему мозги повредил, если они у него вообще были, конечно.

Шнур хмыкнул:

— Глядишь, так и лучше будет, если только он у нас на руках не помрёт. Так, о чём это я?

— Торвальд Ном, Коготь.

— Да. Точно. Даже если и так, мы с тобой будем обращаться как с разбойником — пока не докажешь обратного, — и ты отправишься на отатараловые рудники вместе со всеми остальными. Так что если ты вправду Коготь, лучше скажи об этом прежде, чем мы покинем Генабарис.

— Если, конечно, — улыбнулся Торвальд, — моё задание не требует, чтобы я под прикрытием оказался среди заключённых на отатараловых рудниках.

Шнур нахмурился, прошипел проклятье, а затем спрыгнул за борт повозки. Оба пленника услышали его крик:

— Заводите этот треклятый фургон на паром! Живо!

Волы заревели, и колёса вдруг пришли в движение.

Торвальд Ном вздохнул, прислонился головой к стенке и прикрыл глаза.

— В опасную игру ты играешь, — пробормотал Карса.

Даруджиец приоткрыл один глаз:

— Игру, теблор? Может, и так, но точно не в ту, о которой ты думаешь.

Карса зарычал от возмущения.

— Не спеши так легко отмахиваться от…

— Уже отмахнулся, — отрезал воин, когда волы повлекли повозку по деревянным мосткам вверх. — Причинами будут считаться «покушение на убийство, предательство, насмешки и принадлежность к этим Когтям».

— А «слишком много болтать»?

— Видно, эту кару мне придётся снести.

Торвальд медленно поднял голову, затем ухмыльнулся:

— По рукам!

Как ни странно, именно необходимость постоянно поддерживать иллюзию безумия больше всего помогла Карсе сохранить разум. Тянулись дни, недели, а он всё лежал на спине, прикованный к днищу телеги, — такой пытки теблор даже вообразить себе не мог. По всему телу ползали паразиты, язвили кожу укусами, которые затем непрестанно зудели. Карса знал о крупных зверях дальних лесов, которых сводили с ума чёрные мухи и мошкара, но лишь теперь понял, как такое могло произойти.

Каждый вечер его окатывали из вёдер ледяной водой, а потом возница, дряхлый, вонючий натиец, присаживался на корточки рядом с головой теблора и кормил каким-то густым, зернистым варевом из закопченного железного котелка. Старик брал большую деревянную ложку и заливал обжигающую злаковую кашу с жилистым мясом в рот Карсе — волдыри покрыли губы, язык и внутреннюю поверхность щёк теблора, и кормили его слишком часто, чтобы язвы успели исцелиться.

Кормления превратились в мучение. В конце концов Торвальду Ному удалось уговорить возницу доверить ему это задание, и даруджиец начал следить, чтобы варево достаточно остыло, прежде чем заливать его в рот Карсе. За несколько дней волдыри сошли.

Теблор пытался удерживать мускулы в тонусе: каждый вечер после заката он долго напрягал и вновь расслаблял все мышцы. Однако суставы нещадно болели от вынужденной неподвижности, и с этим теблор ничего не мог поделать.

Временами, когда воля его слабела, мысли Карсы возвращались к демонице, которую освободили уриды. Эта женщина, форкассал, провела невообразимо долгое время под огромным камнем. Сумела даже добиться некоторой свободы движения, сохраняла определённое чувство продвижения, когда прорывала, выцарапывала в камне борозды. И всё равно Карса не мог понять, как демоница ухитрилась противостоять безумию и смерти, к которой неизбежно вело сумасшествие.

От подобных мыслей теблор чувствовал себя пристыженным, дух его слабел от того, как слабело тело в цепях, как впивались в воспалённую кожу доски, как воняла его изгаженная одежда, как длилась простая, невыносимая пытка от укусов вшей и блох.

Торвальд привык разговаривать с ним так, как говорят с ребёнком или домашним животным. Успокаивающие слова, ласковый тон, и проклятье болтовни даруджийца превратилось для Карсы в спасительную соломинку, за которую можно было ухватиться и держаться — тем сильнее, чем ближе подступало отчаяние.

Слова питали дух, спасали его от голодной смерти. Слова отсчитывали циклы дней и ночей, учили Карсу языку малазанцев, описывали места, которые проходил отряд. После Кульверновой Переправы солдаты миновали более крупный город, Нинсанский Ров. Там целая толпа детей забралась в фургон, люди тыкали в него палками, пока не явился Осколок и не разогнал зевак. Здесь отряд переправился через ещё одну реку и направился к Малибриджу, городу примерно тех же размеров, что и Нинсанский Ров, а затем, семнадцать дней спустя, Карса уже смотрел на проплывающую над ним каменную арку ворот большого города — Таниса. Повозка тряслась на вымощенной брусчаткой улице, на которой стояли трёх- и даже четырёхэтажные дома. И со всех сторон — людской гомон, здесь было больше нижеземцев, чем Карса вообще мог себе представить.

Портовый город расположился на многоярусных гребнях, которые поднимались со дня моря Мэлин. Вода здесь была солоноватой — похожую можно было найти в нескольких ручьях на приграничных землях ратидов. Однако море Мэлин вовсе не походило на застойное, маленькое озерцо: оно было огромным, ибо добираться по нему до города Мэлинтеаса пришлось целых четыре дня и три ночи.

Когда Карсу грузили на корабль, его наконец впервые подняли вертикально — вместе с лишённым колёс днищем повозки. Так родилась новая пытка, ибо полный вес теблора пришёлся на цепи. Суставы взвыли от боли, им вторили вопли Карсы — теблор непрерывно кричал, пока кто-то не влил ему в горло огненную, обжигающую жидкость — столько, что наполнился весь желудок, — и сознание не покинуло теблора.

Очнувшись, он обнаружил, что днище по-прежнему стоит вертикально, потому что его привязали к высокому стволу, который Торвальд назвал грот-мачтой. Даруджийца приковали рядом, поскольку он вызвался ухаживать за Карсой.

Корабельный целитель втёр какие-то мази в распухшие суставы Карсы, так что боль отступила. Но тут новая мука вспыхнула в голове, позади глазниц.

— Череп трещит? — прошептал Торвальд Ном. — Вот это называется «похмелье», друг мой. В тебя влили целый мех рома — везучий сукин сын. Ты, конечно, половину вернул обратно, но ром уже заметно подпортился внутри, так что я смог сдержаться и не стал вылизывать палубу, сохранил хоть какое-то чувство собственного достоинства. А теперь нам нужно устроить себе здесь тень, иначе скоро оба начнём бредить и голосить. Поверь, ты уже наголосился за двоих. Бредил, к счастью, по-своему — по-теблорски, а этого языка на судне никто, наверное, и не понимает. Да-да, мы временно расстались с капитаном Добряком и его солдатами. Они погрузились на другой корабль. Кстати, кто такая Дэйлисс? О, нет, не говори. Ты такой список ужасов огласил, которые задумал для этой Дэйлисс, что лучше мне не знать. Как бы там ни было, ты попривыкнешь к качке к тому времени, когда мы дойдём до Мэлинтеаса, и это тебя хоть чуть-чуть подготовит к ужасам Менингалльского океана. Надеюсь, во всяком случае… Есть хочешь?