Башня - два - Юрий Никитин Страница 41

Он раздраженно умолк. Она спросила осторожно:

— Какие такие проблемы?

Он явно мялся, не решаясь что-то сказать. Она ощутила, чтодеятельность их Организации, судя по его смущению, в самом деле вряд липользовалась бы одобрением у большинства людей.

— Возьмем, для примера, — сказал он, — такуюпроблему… Раньше женщина рожала с десяток детей, а то и больше. Словом, всюжизнь рожала. Когда десять, а когда и двадцать. Я не говорю, что это хорошо илиплохо. Просто мир был другим, противозачаточных не знали, женщина всякий разрожала… Пятеро из таких детей мерло еще до годовалого возраста. Еще пятеро — недостигнув пятнадцати лет. В половую зрелость таким образом входили толькосовершенно здоровые, иммунные ко всем болезням люди. С их детьми историяповторялась… Но вот пришла наша великолепная медицина. Сама по себе медицина…просто медицина. Она точно так же может отбирать детей здоровых, а нездоровых…А-а-а, уже морщишься? Так вот, сейчас нынешняя мораль велит сохранять жизньлюбому больному, дебилу, уроду. Медицина, послушный инструмент нашей морали,сохраняет. Уже треть населения планеты состоит из больных и умственнонеполноценных. А размножаются они быстрее здоровых: делать-то больше нечего, апособия выплачивают о-го-го какие! Здоровые завидуют. Не такая бы и беда, еслибы размножались только среди своих! Увы, вступают в брак и с полноценнымилюдьми, внося больные гены в общих детей. Сейчас человечество на той опаснойграни, когда генетический аппарат настолько загажен болезнями, что вот-вотвозврат к здоровью станет невозможным. И что же? Все руководители стран этознают. И все ученые. Но… молчат. Потому что заикнуться о евгенике — этопрослыть фашистом, мракобесом, человеконенавистником… слово-то какое! Чтоделается во вред человечеству, то объявлено любовью к каждому отдельномучеловеку, а в чем, в самом деле, спасение человечества, то это именуетсяче-ло-ве-ко-не-на-ви-стни-че-ством!

Она спросила язвительно:

— Потому вы, такие добренькие вообще, готовы делать то,за что не берется ни одно цивилизованное правительство?

Он мирно усмехнулся:

— А нам не нужны голоса избирателей. Голоса рядовыхизбирателей.

— У тебя странная индосинкразия к рядовым!

— Рядовым не нужны звезды, — ответил онсерьезно. — Рядовым нужен свой огородик. А голос рядового, увы, почему-топриравнен к голосу нерядового. Но рядовых везде больше… Так любой правитель,как бы ни хотел к звездам, будет издавать законы об улучшении огородиков, дабыне растерять голоса. Править миром должен тот, кто не зависит отблагорасположения извозчиков и слесарей. К этому, кстати, и двигается мир, номедленно, медленно…

Она не поняла, что он имел в виду, потому и спросила, какможет спросить женщина, которая изо всех сил показывает, что она без всяких тамкомплексов:

— Что ты имеешь в виду?

— Не столько мудрости недостает, — сказал онневесело, — как смелости. Человек по природе своей — конформист. Всенеконформисты были изгнаны еще в пещерное время, где и погибли в лапахсаблезубых и пещерных. Оставались только те, кто… уживался. Так сформировалосьобщество. Из уживчивых! Но беда уживчивых, что им очень легко навязать любуюидею, любые взгляды, любое поведение… если доказать, что это на пользуобщества. Сейчас из-за таких человечество уже страдает…

Она спросила живо:

— А кто навязал?

Он отвел глаза, голос стал угрюмым:

— Да мы и навязали. Не сейчас, давно… Наше тайноеобщество насчитывает тысячи лет.

Она радостно подскочила, глаза заблестели как звезды.

— Я всегда верила, что существуют эти… теософскиезнания! Древняя мудрость, раскопки Атлантиды, инопланетяне, магия гиксосов…Масоны клянутся, что их обществу две тысячи лет, правда? А всякие тамрозенкрейцеры…

Он поморщился, но голос оставался мягким.

— Правда? Гм… Нужно было увеличить народонаселение… ну,наши расчеты показали, что без определенного количества народа технологическийрост сильно затруднен… Пошли самым простым и коротким путем: сделали ставку натрусость. Провели мощную пропагандистскую кампанию: мол, это не трусость, аестественная реакция организма, стыдиться не надо. Внушали, что человеческаяжизнь — самое ценное на свете, для ее сохранения ничего не жалко. Можно даже поступитьсячестью, достоинством. Помню, дурни радовались, что так быстро и легковнедряется эта идея в жизнь… Забыли, что с горы катиться легче, чем карабкатьсяна гору! Сейчас начали расхлебывать эти последствия: медицина спасает жизньдебилам, стариков десятилетиями держит на искусственном питании спринудительной вентиляцией легких, не давая спокойно и с достоинством уйти вмир иной…

Она насторожилась, на ее лице появилось неприятноевыражение.

— Ты о чем?

Он невесело усмехнулся:

— Вот-вот. Для тебя это тоже аксиома: главная ценность— жизнь! Любая. Даже жизнь преступника. Дошло до нелепости: сохраняются жизнирожденным полными идиотами, уродами, двухголовыми… Идею, которую мы забросили вмир, гипертрофировали… А ведь для выживания вида человек должен быть способенотдать жизнь за идею, за честь. Офицер, запятнавший честь мундира, пулей в лобсмывал позор, чиновник стрелялся, когда проигрывал казенные деньги в карты,политический деятель тоже жизнью платил за ошибки… Николай Первый, которогобольше знают как душителя декабристов-ленинцев, за проигрыш в Крымской войнезаплатил тем, что принял яд, лег на свою солдатскую кровать, накрылся шинелью иумер.

— Выходит, ты за смертную казнь? — тупо спросилаона.

Олег горько засмеялся:

— Я за то, что жизнь — не самое ценное. Есть ценностинамного выше. К примеру, жизнь вида всегда ценнее жизни отдельной особи. Асейчас дошло до абсурда: даже шпиона снабжают не ампулой с ядом, а напутствием:мол, выдавай и предавай всех, жизнь дороже, мы понимаем, а то еще бить будут!Все равно ж выдашь, так что лучше обходись без синяков. Это уже тот абсурд,которого мы сами не ожидали. Как видишь, не все в мире идет по воле СоветаТайных. Сейчас во всех наших спорах и разногласиях в одном, по крайней мере, унас полное единодушие

Он замолчал, она спросила с жадным любопытством:

— В чем же?

— Ты, в самом деле, хочешь знать? — спросил оностро.

— Очень!

— Перебьешься, — ответил он строго. — Нехочу, чтобы ты считала меня чудовищем.

Она, как намыленный мягкий зайчик, влезла ему в руки, заглянулав колдовские зеленые глаза:

— А тебе, в самом деле, важно мое мнение?

— Я дурак, — признался он. — Почему-то мнеэто действительно важно.

Их взгляды сомкнулись. Она обхватила его за плечи, Олегизвернулся, она едва не упала. Он стащил ее на траву, усадил спиной к бревну, асам лег и положил голову ей на колени. Она принялась чесать ему голову,почистила уши, это любят не все, но терпят, попросила: