Новгородская сага. Книга 5. Воевода заморских земель - Андрей Посняков Страница 42

— Ясно — плохо.

— Потому — вычислить надобно татей как можно быстрее. Давай-ка вместе думать.

— Давай, Олег Иваныч! — воспрянул духом Гриша.

— Тогда вот тебе первое задание. — Адмирал-воевода потеребил бороду: — Рисуешь чертеж посада и — буквально по улицам — расписываешь все грабежи, с указанием числа и времени. Понятно?

Гришаня кивнул.

— После с чертежом ко мне. Да, и этого с собой захвати, Николая.

Поклонившись, старший дьяк Григорий Сафонов удалился, прихватив с собой челобитные.

Олег Иваныч вышел во двор — сквозь разрывы золотисто-фиолетовых туч ярко голубело небо. Солнечные лучи, высвечивая тучи, падали на Ново-Михайловский посад почти осязаемыми — можно потрогать — параллельными линиями. С моря дул влажный ветер. Было тепло. Олег Иваныч улыбнулся. Ему нравилась здешняя зима. Адмирал-воевода прошелся по двору, перекинулся парой фраз со стражей, остановился на высоком крыльце, вздохнул полной грудью. К чему-то вспомнились стихи про мороз и солнце — день чудесный. Мороз… Олег Иваныч поежился, вспомнив зимовку на берегах Индигирки, унесшую столько жизней. Радоваться морозу может, пожалуй, лишь полный идиот. А вот здесь — хорошо! Ни те снега, ни те льда. Красота! О чем еще и мечтать человеку? Тем более, что заканчивался сезон дождей, и небо все чаще светилось синью.

Сверху по лестнице вдруг прогремели чьи-то шаги. Пронеслись, словно кто скатился кубарем. Распахнулась дверь — чуть не в лоб Олегу Иванычу, — вот и помечтай тут, повспоминай стихи — пришибут!

Словно бы не замечая никого вокруг, сбежал с лестницы во двор купеческий переводчик Тламак. Обернулся на миг и скрылся в воротах. В глазах юноши Олег Иваныч заметил страх.

Интересно. Кто б его мог так напугать? Индейцы вообще не склонны к излишним эмоциям.

Олег Иваныч пожал плечами, задумчиво протянул руку к двери… И получил-таки! Хорошо — по руке, не по лбу, объясняй потом Софье, что не по пьяни.

— Ой, Олег Иваныч… — затормозил на крыльце Ваня, в красной шелковой рубахе, без шапки, с взъерошенными темно-русыми волосами. Светлые глаза смотрели прямо.

— Спасибо, что не зашиб, — усмехнулся адмирал-воевода. — Носитесь тут, на пожар будто.

— Да не на пожар, батюшка! — Ваня был явно взволнован. — Ведь ты ж, Олег Иваныч, самолично мне указал Тламаку божка золоченого показать!

— Ну, показал? — Олег Иваныч начал кое-что припоминать.

— Показал, — кивнул Ваня. — Он, Тламак-то, ровно сам не свой сделался. Прошептал что-то — и ну бежать.

— А что именно прошептал.

— Да не запомнил я. — Ваня махнул рукой. — Ицила… Уцила…

— Уицилапочтли?

— Вот! Так и прошептал. А ты, Олег Иваныч, откуда знаешь?

— Уицилапочтли. — Не отвечая на вопрос, тихо повторил адмирал-воевода. — Уицилапочтли. Это ведь вовсе не божество отоми. Откуда его знает Тламак? Сталкивался раньше? Вполне возможно. А может… Может, этот Тламак вовсе не из отоми? А тогда кто купцы?

Дул ветер, нес по улице коричневую песчаную пыль, еще вчера плотно прибитую дождями. С утра уже проглядывало солнце, высушивая напоенную дождями землю и поднимая пыль, так же как и летом.

Порыв налетевшего ветра качнул плетенную из агавы циновку, закрывавшую узкий вход в глинобитную хижину, маленькую, с плоской тростниковой крышей. Она стояла на самой окраине посада, почти у стены, скрытой колючим кустарником. Сразу же за стеной располагались предгорья, начинались дикие места, с доносившимися по ночам рычаньями оцелота и пумы. Распахнув циновку, ветер швырнул в хижину пыль, разбудив спящих там мужчин — Матоню и Олельку Гнуса.

Проснувшись с чиханьем, Матоня высморкался, выругался, потянулся. Протерев глаза от закиси, ткнул пяткой Олельку. Тот недовольно засопел, пробурчал что-то.

— Вставай, вставай. Хватит спать. На рынок пора!

— Да ну, дядько Матоня, — заныл Олелька. — Завтра сходим.

— Вставай, говорю! Некогда завтра, — сурово прикрикнул Матоня. — Нам краску покупать, забыл, что ли? Краска кончилась.

— Так сам-то…

— Я те дам — сам! — всерьез рассердился Матоня. — Ужо как огрею веткой!

Убоявшись угрозы, Олелька вскочил на ноги.

Ново-Михайловский рынок располагался на главной площади посада, у храма Михаила Архангела. Небольшой — ясно дело, не чета новгородскому Торгу — но все же довольно людный и шумный — индейцы народ сдержанный, но шуму добавляли новгородцы, которых среди рыночных торговцев было примерно половина. Поначалу, лет пятьдесят назад, пришельцы и местные различались по предмету торговли: новгородцы в основном торговали кузнечными изделиями, горшками и сукном, а индейцы — маисом, плодами и красивыми плащами с мозаикой из разноцветных птичьих перьев. С течением времени ситуация изменилась, и теперь в этом смысле царила подлинная демократия — кто чего промыслил, тот тем и торговал. Было совсем неудивительно увидеть на лотке бородатого новгородского купца бирюзовые подвески с пером кецаля, а на циновке перед босоногим индейцем были беспорядочно разложены замки и подковы тихвинской работы. Как они попали к индейцу и на кой черт ему подковы — за неимением лошадей — одному Богу известно.

Пройдя мимо мясного ряда, где продавали тушки индюков и кроликов, Матоня с Олелькой свернули ближе к церкви, где в тени деревьев притулилась небольшая открытая с фасада лавка Онисима. Сам хозяин, новгородец Онисим, иногда промышлял настенной росписью, потому и в лавке его, наряду с расписными глиняными корчагами и деревянными мисками, можно было за сходную цену приобрести растительные и минеральные краски, олифу, кисти и прочие принадлежности художественной богемы.

Подойдя к лавке, Матоня с Олелькой оглянулись — все в порядке, любопытных поблизости нет — и поздоровались.

— И вам доброго здравия, господа богомазы! — улыбнулся им Онисим — длинный лошадинолицый мужик, похожий на высохшую жердь. — Снова охру брать будете?

— Ее, — кивнул Матоня.

— А кистей не надобно ль?

— А на фига нам твои… — начал было Олелька, но тут же умолк, получив хорошего тумака.

— Возьмем и кисти, друже Онисим, — фальшиво улыбнулся Матоня. — Старые-то совсем истрепались. Ну, пока красочки заверни.

— И куда ж вы столько охры изводите? — взвешивая на ржавых весах краску, поинтересовался Онисим. — Что, в Ново-Михайловском новый храм расписывают?

— Не, не в Ново-Михайловском, — отмахнулся Олелька. — В этом… ну, который рядом…

— В Масатлане?

— В Мас… В нем.

— Ну, Бог вам в помощь, работнички.

Ближе к ночи — уж кончилась вечерняя служба — Олег Иваныч с супругой, благостные, вышли из церкви Михаила Архангела. Хорошо вел службу бывший пономарь отец Меркуш — хоть сам на вид и неказист будто, незаметный такой, серенький — а выйдет к алтарю, так словно плечи расправятся! Очи пылают, голос звучит торжественно, чинно: