Тень воина - Владимир Перемолотов Страница 42

«Волчья сыть!» — злясь от бессилия, подумал маг. — «Свиное отродье… Только б жрать. Ну, ей Богу, кончится терпенье — волкам скормлю!»

Конь вскинул голову, словно и впрямь почувствовал опасность.

Игнациус вскочил, прислушиваясь к лесу. Конь поводил головой и вернулся к веткам. Ага! Не в волках, похоже, дело. Похоже, что кто-то нагонял его. Маг засмеялся. Кто бы ни был этот неведомый всадник, перед Игнациусом у него было одно огромное преимущество — свежий конь. Ухо мага выискивало стук копыт, когда только что прозрачный воздух вокруг потемнел. Зелень сквозь него стала казаться темнее, словно пожухла, прихваченная ранним морозом. Игнациус протер глаза, словно дело было в них, но серости только прибавилось. Она превратилась в дымку, что окружила его со всех сторон. Сообразив, что тут твориться маг заорал и бросился прочь, но воздух сгустился и потек вращающимися волнами вокруг него. Остатками колдовства, что еще оставалось в нем, Игнациус попытался остановить вращение, спасти себя, но тщетно. Ломая сопротивление, чужое колдовство закрутило его, развеивая силу, гася сознание…

Сверху, с ковра, было видно, как конь сорвался и не разбирая дороги, с ржанием рванул прямо сквозь кусты. Всадник, вокруг которого ходили, пересекая друг друга серые кольца, делая поляну похожей на водную гладь, усеянную вилами, остался на месте, шатаясь и, постепенно теряя очертания человека, превращался в дым.

Белоян наблюдал за превращением, держа перед собой простой глиняный горшок со снятой крышкой. Хайкин едва взглянул на него и тут же посмотрел вниз, но опоздал. Человека на поляне уже не было. Превратившись в клок серого тумана, он, подчиняясь движениям Белояновой руки, вытянулся вверх, став похожим на дымовой хвост, что часто можно видеть над избами, в которых топятся печи, поднимался к ковру.

Дым коснулся кувшина и медленно вполз внутрь. Белоян, шепча заклинания, накинул сверху тряпицу и уселся, постукивая по ней пальцами, словно уминал там что-то, не давая вылезти назад. Хайкин сидел молча, под руки не лез и просто смотрел. Белоян бросил на него косой взгляд, спросил:

— Можешь так?

Журавлевский волхв пожал плечами.

— Всему не научишься.

— Этому — можно. Научу, — пообещал волхв Киевский. — Иногда от таких забав большая польза выходит.

Хайкин, соглашаясь, кивнул.

— Правду люди говорили. Много в тебе силы…

— Много, — не рисуясь, отозвался Белоян. — И сам не знаю сколько…

— Что же тратить-то напрасно? Если враг это, то убей, а если друг..

— Это не друг.

Белоян снова взял горшок в руки и в задумчивости начал поглаживать округлые бока. Хайкин не понимал что тут происходит и оттого не мешал ему.

— А река тут есть? — наконец спросил Белоян

— Есть.

Киевский волхв оживился.

— Большая?

— Да нет… Река Смородинка.

Белоян кивнул, словно вспомнил что-то.

— В Днепр впадает?

— Конечно. Тут у нас все в него впадает…

Река текла через лес, еще не зная, что ждет ее впереди большая река, в которую она вольется, став ее частью. О том, что ждет реку впереди, знали только люди, что стояли на берегу. Белоян вошел в реку по пояс и без сожаления опустил кувшин в воду. Волна взбурлила, словно раздумывала, принимать в себя кувшин или выбросить на берег.

— Хоть бы камень привязал, — досадуя на товарища, сказал в волховскую спину Хайкин. — Тут ведь что бросай, что не бросай… Все одно на порогах разобьется…

— Знаю. А сколько до порогов?

Хайкин, посмотрел на воду, прикинул.

— Если под парусом. К вечеру пройдешь.

Белоян досадливо мотнул головой.

— А просто на плоту?

Течение колыхало кувшинки рядом с берегом. Мелкая рыбешка взблескивала чешуей, словно из-под воды сверкали русалочьи глаза.

— День, ну два… А может и раньше кто-то найдет, вытащит его, кувшин разобьет… Убил бы — и дело с концом, — повторил он.

— Рано его убивать, рано, — улыбнувшись своим мыслям, ответил Белоян. — Он еще не в полной силе.

Хайкин опять пожал плечами и тогда киевлянин постарался объяснить потолковее..

— Это враг. Он есть уже. Убьешь его — новый появится. Так того еще найти нужно, да решить какой вред от него может произойти. А этот — вот он. Как на ладошке.

— Не понимаю я тебя… — сказал в волховскую спину Хайкин.

— Поймешь еще, — так и не повернувшись, ответил киевлянин с медвежьей мордой. — Не все сразу…

Жара…

Квача, посмотрев на распахнутые ворота, опустил кружку в бочку с пивом. Холодная влага лизнула пальцы, обещая горлу и брюху несказанное удовольствие.

Он похлопал себя по мокрой груди. Светлые Боги, как же хорошо!

Две радости у воина в такую жару — холодное пиво да крыша над головой. Полная кружка приятно оттягивала руку и холодила кожу. В распахнутую дверь были видны залитые беспощадным солнцем городские ворота и путники, у которых не был ни крыши над головой, ни бочки с пивом, чтоб по-человечески пересидеть жару.

Начальник стражи рассмеялся.

Все они там были дураки — купцы, ремесленники и все остальные-прочие… Стражник — вот работа для настоящего мужчины. Он напряг руку, и под кожей прокатились литые шары мускулов. Дураки — они ходят туда-сюда, торгуют, а умные, вроде него, те, кто понял, в чем смысл жизни, стоят на месте и берут деньги с этой шатающейся по всему свету братии.

Он выпил за воинов. Сперва за всех, а потом за стражников, что стояли у северных ворот Экзампая, за своих, с кем делил и тяготы, невзгоды ну и деньги, конечно…

Смех эхом вернулся под крышу.

Так и не поставив кружку, он вышел к воротам. Солнце накинулось на него, выдавливая пот из каждой поры. Это было не страшно — бочка всегда была под рукой, а потел он не пивом, а водой. Это он знал наверное.

Косая тень от башни пересекала дорогу, и рядом с ней, бестолково озираясь, стоял…

Мужик? Купец? Воин?

Да неважно кто. Он стоял столбом, и с него капало, словно в город по ошибке забрела дождевая туча.

Потом, правда, Квача разглядел меч на плече… Присмотрелся.

Нет. Это был не воин. Это было ходячее оскорбления каждому, кто имел честь носить меч. Этот дурень нес благородное оружие на плече, как простую палку.

Пиво ударило стражнику в голову. На глазах у купцов и простолюдинов этот человек позорил меч, который нес, и тем самым бесчестил каждого, кто по праву носил оружие. Лица его товарищей, наверняка чувствовавших то же самое, кривились обидными улыбками.