Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна - Светлана Фортунская Страница 42

– Это не я, это Суворов!

– Значит, Суворов все понимал. Ничего, ты тоже поймешь, еще и спасибо скажешь!..

Спал я теперь урывками и все больше на стуле в кабинете. Прогуливался только раз в день, утречком, и только при условии хорошей погоды. Одно лишь осталось от прежнего – наши трапезы: завтрак, обед, полдник и ужин. Я старался подольше посидеть за столом, порастягивать удовольствие, но Ворон, бдительно заглядывавший в мою тарелку, каркал повелительно:

– Давай жуй быстрее! У нас еще полно работы!..

И я послушно давился непрожеванным куском и плелся в кабинет. Работы действительно было много.

Ведь я не только учился. Я еще и помогал Ворону, делая выборки из книг в жанре фэнтези, исправно поставляемых нам Ладой. Нас интересовала любая информация о множественности миров и возможности перехода между ними. Конечно, мы отбрасывали такой способ путешествия, как межзвездный перелет – из-за его сложности и дороговизны, а также непредсказуемости результата и скорости достижения цели. Нас совсем не устраивало попасть в нужный мир лет через тысячу после старта с Земли. К тому же мы не знали координаты этого Там, а не зная координат, легко заблудиться как в море или на суше, так и во Вселенной. Всю остальную информацию мы тщательно выискивали и выписывали на отдельные карточки, употребляя для этого использованные перфокарты, которые Лада приносила нам с работы. А потом мы эти карточки классифицировали: переход с применением магических предметов собственного изготовления, предметов, изготовленных действующими магами, изготовленных неизвестно когда и кем, давними магами или даже богами, и так далее и тому подобное; переходы, обеспеченные силой мысли, или с помощью заклинания, или с помощью знания, или…

Разделов, пунктов и подпунктов в этой классификации имелось множество, и я все не помню. Зато Ворон обладал феноменальной памятью. Однажды прочитанное им укладывалось в его памяти на полочку и в случае надобности могло быть извлечено в считаные секунды. Никакого склероза! Впрочем, для ворона он был очень и очень юн и не достиг еще совершеннолетия. Я недоумевал: зачем ему карточки, если он и так все помнит? Но Ворон настаивал на необходимости картотеки, и я не спорил – и так темечко мое постоянно болело. Ворон утверждал, что это фантомные боли, потому что трижды в сутки Домовушка обрабатывал мои раны живомертвой водой, и все сразу зарастало и исцелялось. И что если бы на то его, Ворона, воля, я был бы необработан и окровавлен двадцать четыре часа в сутки, потому что в таком случае моя память работала бы быстрее и лучше. Я протестовал поначалу по поводу столь варварского, средневекового подхода к образованию, но потом перестал, потому что ничего, кроме серии новых клевков, своими протестами не добился.

Редкие часы, посвящаемые мне Ладой, я расценивал как подарок судьбы. Лада была педагогом мягким и понимающим, хотя и требовательным. Она не заставляла меня напрягать память, мы с ней занимались прикладной магией и выполняли различные упражнения, причем она хвалила меня, если, по ее мнению, я справлялся неплохо, и никогда не била и не ругала, когда у меня что-нибудь не получалось. Просто повторяла упражнение еще раз, и еще, и еще. Иногда она высказывала Ворону свои сомнения по поводу количества сообщаемой мне информации.

– Все-таки он кот, а не человек, – говорила она задумчиво, поглаживая мою шейку или почесывая за ушком. – Вряд ли его магические способности останутся с ним в его человеческой ипостаси… А у котов совсем другая магия, не такая, как у людей, и, кстати, очень плохо изученная… Может быть, ограничимся только некоторыми прикладными дисциплинами, кошачьим чихом, например, сглазом и его снятием, изгнанием демонов и прочей информацией того же порядка?

Ворон, нахохлившись и насупившись, отвечал ей, что он учит меня тому, что знает сам, и так, как умеет, и что он, Ворон, делает все, что в его силах, и иначе не может. А если он не подходит на роль преподавателя, то пожалуйста, он может бросить это занятие, и пусть Лада сама готовит своего фамулуса. В его словах я слышал обиду и – немножечко – зависть. Ворон завидовал тому, что вот он, Ворон, такой грамотный, такой образованный, будущий преминистр, а ныне – первый советник Лады, а не может выполнить даже простого упражнения по строительству решетки магионов. А я, непросвещенный, глупый местный уроженец, справляюсь не только с решеткой, но и с направленным потоком, и узорным плетением, и чихом, и сглазом, и даже начинаю уже различать магионы без всяких приборов, а просто определенным образом прищурив глаза. Конечно, то, что я делал, еще не было в полном смысле слова магией, я даже положительно заряженный магион от отрицательного не мог отличить, не говоря уже о наложении и снятии сложных заклятий или изменении структуры вещества. Но первые шаги были мною уже сделаны, и Ворон прекрасно понимал, что ему меня уже не догнать. Я был магом, а он – нет, и все его теоретические знания ничего не значили по сравнению с этими самыми первыми моими шагами.

Кончилось тем, что я похудел, пострашнел, шерсть моя стала вылезать клочьями и потеряла прежний блеск, появились одышка и слабость – поднимаясь на пятый этаж, я два-три раза останавливался.

Домовушка, встревоженный моим состоянием, попробовал урезонить Ворона, требуя уменьшения нагрузки на мой ослабленный учением организм.

– Глянь, птица ты жестокая, безразумная, совсем хворый наш коток! Одни глазищи да усищи остались, ни тела, ни вальяжности прежней!.. Не ровен час, помрет, что тогда делать-то будем!.. Давеча шерсти котиной с ковра собрал – на чулки хватит, врать не буду, да еще останется…

– Линька у него, – резко возражал Ворон. – От линьки еще никто не умирал. Не мешай нам заниматься.

– Да какая ж то линька, когда на ём уж проплешины, как на выкошенном лугу, – по бочкам да на спинке!.. Совсем котейка загонишь, птица ты безжалостная!

Ворон игнорировал такие заявления – в лучшем случае; в худшем же – клевал меня в темечко не за провинность, а просто так, авансом. Домовушка, видя, что его вмешательство ни к чему хорошему для меня не приводит, вздыхал сокрушенно и удалялся, бормоча что-то себе под нос – я думаю, поносил Ворона.

В конце концов он не выдержал и пожаловался Ладе.

Надо заметить, что с Ладой в то время творилось что-то странное. Я, занятый науками, не сразу отметил эту перемену, зато коалиция холоднокровных, как мне было сообщено после, без устали чесала языки по поводу того, что происходит, и перемывала Ладе ее белые косточки.

Во-первых, Лада начала краситься. У Домовушки случилось что-то вроде сердечного приступа (поскольку сердца у него нет, то до инфаркта дело не дошло, хотя – кто его знает, что у них, у домовых, за болезни! Может, то, что случилось, еще хуже инфаркта?), когда он впервые увидел, как Лада красит помадой губы и пудрится. Дальше – больше: она купила французскую тушь для ресниц и огромный трехэтажный набор косметики – всякие там тени, блестки, румяна и прочее в изящном зачехленном футлярчике. Домовушка, узнав про цену этого наборчика, мигом пришел в себя и закатил Ладе грандиозный скандал, предсказывая' всем нам голодную смерть, а также нищенскую суму и прочие столь же приятные атрибуты разорения.