Цвет мира - серый - Сергей Мусаниф Страница 42

Я уже мог различать отдельные лица имперских солдат. Тех самых людей, которые шли сюда, чтобы меня убить.

Нормальные лица. Серьезные. Страха на них не было, ненависти тоже. Это были профессионалы, не способные испытывать эмоции во время работы. Если эмоциям и найдется место, это будет позже.

Среди них вполне мог оказаться и тот офицер, который отдал мне свой набитый деньгами кошелек. Я поймал себя на мысли, что, несмотря на весь мой страх, ненависти к ним людям я тоже не испытываю.

— Ничего личного, ребята, — пробормотал Ланс рядом со мной. — Это чисто деловой подход.

И мы сошлись.

Номинально считающийся нашим командиром латник, как и следовало ожидать, погиб первым. Он скрестил мечи с одним имперским солдатом, и тут же другой сбил его с ног ударом щита. А потом последовал короткий и жесткий удар в стык доспехов, на траву брызнула первая кровь.

Ланс сделал несколько шагов вперед, выбираясь на свободное пространство, и лезвием своего меча очертил в воздухе круг. Сразу трое имперцев бросились на него.

И тут же упали мертвыми.

Держа меч перед собой, я неловко отбил первый выпад, направленный мне в лицо, рубанул по ногам, как меня учили рыцари моего отца, отпрыгнул в сторону, уклонился от еще одного удара, ткнул мечом куда-то наугад. Да, это не было похоже на рыцарский поединок. Все происходило слишком быстро, я не видел, достигали ли мои удары цели, не видел, что дальше происходило с моими противниками, течение битвы сводило и разъединяло нас слишком быстро, чтобы я успевал хоть что-то понять. Я пытался отбивать все удары, которые замечал, при первой же возможности старался рубануть противника и надеялся, что никто из них не успел зайти мне за спину.

Рукоять меча стала скользкой от пота и все время норовила выскользнуть из рук.

Имперцы теснили нас вверх по склону холма, туда, где до перегруппировки стояли лучники, и смертники отступали, таща за собой тех, кто уже был мертв, но все равно оставался скованным с ними единой цепью.

Вокруг стоял страшный шум — звон мечей, глухие удары клинков о щиты и звонкие удары клинков о другие клинки, стоны раненых, боевые кличи и крики умирающих. Трава очень быстро меняла цвет с зеленого на красно-бурый и становилась скользкой от крови.

Я не помню точно, сколько прошло времени с начала сражения, когда в дело вступили каринтийские профессионалы.

На какой-то момент им удалось остановить наше отступление и даже выиграть у имперцев пару десятков метров. Я вдруг с удивлением обнаружил, что меня никто не пытается убить, и бросил взгляд по сторонам, пытаясь оценить ситуацию.

И первым, кого я увидел, был Ланс, который творил невозможное.

Словно в этого человека вселился демон войны, а может быть, он сам всегда был этим демоном.

Он бился один в окружении врагов и стоял ровно на том же самом месте, где и в начале битвы, а вокруг него были навалены мертвые тела. Его движения были слишком быстрыми для обычного человека, его черный клинок почти растворился в воздухе и стал невидимым, а сам Ланс стремительно перетекал из одной позиции в другую.

И каждый раз кто-то из имперских пехотинцев падал на землю и больше не шевелился.

Надо отдать должное имперским солдатам. Они не прекращали попыток его прикончить. Я бы на их месте уже давно выбрал бы себе более удобную мишень.

Вспомнив совет Ланса, я бросил свой никудышный меч на землю и наклонился, чтобы подобрать трофейное оружие, благо выбора теперь было предостаточно. Меч оказался чуть тяжелее предыдущего, но был выкован из гораздо более приличной стали и на порядок лучше заточен. Не знаю уж, из чьей он выпал руки и кому принадлежал раньше — имперцу или каринтийцу. Впрочем, особого значения это не имело.

Рисунок битвы снова поменялся, и моя короткая передышка подошла к концу. Сразу двое имперцев возникли передо мной, я отразил выпад, ушел в сторону, успев заметить, как удар топора раскалывает голову одного из моих противников. Опорная нога скользнула по траве, я попытался удержать равновесие, споткнулся обо что-то и упал па спину. Почти сразу же надо мной выросла фигура имперца, занесшего меч для удара.

По счастью, падая, я умудрился не выпустить из рук свое оружие. Отбивать удар из положения лежа было неудобно, но первый выпад мне удалось парировать.

Чей-то топор вонзился имперцу в бок, меня окатило потоком крови, а мгновением позже труп пехотинца рухнул и придавил меня к земле. Я попытался выбраться из-под него и встать, не совсем соображая, что же именно я делаю.

Потом до меня дошло, что события развиваются как раз по предложенному Лансом сценарию, и вставать мне вроде бы совсем не нужно. Я прекратил свои попытки, а надо мной по-прежнему шел бой. Пару раз закованные в поножи ноги проносились совсем рядом с моей головой, кто-то наступил мне на живот, напомнив о пострадавших от стражников ребрах…

Страшно хрипя, на меня сверху рухнул кто-то еще. Этот кто-то был очень тяжелый, суммарный вес двух тел буквально вдавливал меня в сырую землю, но, несмотря на то что мне стало трудно дышать, я был благодарен им за это. Они спасали меня от смерти в чужой войне, на чужой территории. В войне, где у меня был один-единственный интерес — остаться в живых.

Я не знаю, какие тактические цели преследовали имперские пехотинцы и как это сражение выглядело с точки зрения штабных стратегов. Изнутри оно было похоже на хаос, и мысль о том, что все идет по чьему-то заранее продуманному плану, казалась мне совершенно абсурдной.

Наверное, так оно всегда и происходит. Солдату говорят стоять здесь и удерживать позицию, и он ее удерживает. Или умирает в процессе. Ему говорят идти вперед или двигаться во фланг, и он идет. Или тоже умирает в процессе. А где-то в комфортном шатре сидит генерал, передвигающий фигурки на карте. Генерал видит общий план битвы, видит, как проходит сражение, и отдает приказы солдатам, сдвигая очередную фигурку.

А солдаты выполняют приказы или умирают в процессе. И узнают, одержали ли они победу или потерпели поражение, только после того, как закончится бой. Узнают те, кто доживает до конца боя.

Мне было плевать, кто победит в этом сражении. Мне просто нужно было дожить до конца.

Возможно, я выбрал для этого не самый героический способ и о моем подвиге никто не сложит баллад. Но когда вокруг тебя умирают люди и в воздухе витает смерть, подобные соображения отходят на второй план.

Несмотря на то что сделали мне каринтийцы, мои симпатии были на их стороне. Я желал неудачи имперским войскам, потому что желал неудачи самому Гаррису, и в то же время я не мог не понимать, что Империя вряд ли проиграет эту войну.

Во время боя мне не было страшно, тогда на страх просто не оставалось времени. Теперь же, пока я лежал на земле, придавленный мертвыми телами, и старательно изображал из себя труп, а чужая кровь заливала мне лицо, времени оказалось предостаточно, и на меня накатила липкая полна ужаса.