Молот и наковальня - Гарри Тертлдав Страница 42

Смелость и твердость убеждений аббатисы восхитили Маниакиса, хотя к восхищению примешивалась изрядная доля досады. Было ясно, что если он пренебрежет предупреждением и попытается забрать Нифону из монастыря без патриаршего соизволения, то неминуемо попадет под дождь из кипятка.

— Я вскоре увижусь со святейшим Агатием, — сообщил он Никее и, повернувшись к Регорию, отдал несколько распоряжений:

— Оставь у монастыря треть своих людей, чтобы здесь больше не возникло проблем с твердолобыми сторонниками Генесия. Затем отправь конного вестника к высокочтимому Курикию; пусть сообщит ему, что его жена и дочь в безопасности и добром здравии. А сам во главе оставшихся людей сопроводишь меня к Высокому храму.

Хотя и монастырь, и Высокий храм находились в северной части столицы, быстрее всего добраться от одного до другого можно было, вернувшись на Срединную улицу, а затем снова свернув на север, по аллее, ведущей к главной святыне видессийцев.

При взгляде со стороны Высокий храм казался скорее массивным, нежели величественным; никаких особых украшений на крепких, сложенных из золотисто-желтого камня стенах, поддерживавших огромный купол, не было. Как и в большинстве других зданий столицы, главные сокровища находились внутри, надежно укрытые от досужих взглядов. Подъехав к главному входу, Маниакис окликнул поднимавшегося по пологим широким ступеням священника:

— Скажи, святой отец, не возносит ли сейчас в храме свои молитвы святейший патриарх?

Его сердце еще не успело сделать следующий удар, как священник сообразил, кто подъехал к храму во главе сотни вооруженных всадников.

— Нет, величайший, — низко поклонился он. — Мне кажется, его святейшество сейчас находится в патриаршей резиденции, вон там. — Он указал на расположенное неподалеку строение.

По контрасту с Высоким храмом резиденция казалась чуть ли не крошечной, хотя в любом другом районе столицы она считалась бы зданием весьма внушительных размеров. Сучковатые и корявые вековые кипарисы почти скрывали ее от посторонних взглядов.

Поблагодарив священника, Маниакис повел свое воинство к резиденции. У входа он спешился и, сопровождаемый Регорием, поднялся по ступеням и постучал в дверь. Открывший ему священник выглядел молодо, тогда как Агатий, насколько было известно Маниакису, находился уже в преклонных летах. Вдобавок на стоявшем в дверях не было ни величественных патриарших одеяний, ни небесно-голубых сапог — такой же важной регалии главного прелата Видессии, какой являлись для Автократора алые сапоги.

Подобно большинству людей, с которыми Маниакису пришлось столкнуться за последние несколько часов, священник начал с вопроса:

— Не имею ли я честь разговаривать с Автократором Маниакисом?

Может, пора приказать изготовить эмблему с соответствующей надписью, чтобы носить ее на шее, подумал Маниакис, но ограничился таким ответом:

— Да, это я. А рядом со мной мой двоюродный брат Регорий. Теперь назовись ты, святой отец.

— Меня зовут Скомброс, величайший, — ответил тот. — Я имею честь быть синкеллием святейшего Агатия. — Это означало, что Скомброс исполняет обязанности секретаря, помощника, а при необходимости и сторожевого пса, следящего за Автократором.

— Рад познакомиться с тобой, святой отец. А теперь прошу тебя, не мешкая, провести меня к экуменическому патриарху.

Поклонившись, Скомброс повиновался. Маниакис последовал за ним; Регорий шел сзади, отставая не больше чем на пару шагов. Внутри резиденция патриарха оказалась милой, даже уютной, без каких-либо признаков показного великолепия; хотя все прелаты дают обет воздержания, далеко не все они относятся серьезно к его исполнению. В общем, Маниакиса не удивила бы и куда более роскошная обстановка.

Скомброс постучал в закрытую дверь. На стук откликнулся негромкий спокойный голос, после чего синкеллий, повозившись с запором на двери, распахнул ее и произнес:

— Святейший Агатий, экуменический патриарх всех видессийцев, ожидает тебя, величайший, и тебя, высокочтимый. — Последние слова явно были добавлены только для того, чтобы не ущемить достоинство Регория.

Войдя в покои, Маниакис сразу наткнулся на указующий перст, наставленный на него Агатием, словно острие копья.

— Отвечай, намереваешься ли ты каким-либо образом затронуть нашу незамутненную, святую, истинную веру? — прогремел Агатий. От спокойствия и кротости в его голосе не осталось ни следа. Его глаза сверкали; длинная седая борода встопорщилась и даже, кажется, потрескивала, будто совсем рядом только что ударила молния, а большущий крючкообразный нос поразительно напоминал своими очертаниями страшный боевой ятаган кубратов. Одним словом, Агатий производил впечатление ошеломляюще святого старика.

Однако на вопрос, выбранный патриархом для начала беседы, Маниакис мог ответить без колебаний и каких-либо угрызений совести:

— Ни на йоту, святейший! — сказал он, и Агатий вдруг весь осел, даже как-то сплющился, словно проколотый бычий пузырь.

— О, это хорошо; это очень хорошо, — проворковал экуменический патриарх. Его глаза сразу перестали сверкать, а борода улеглась как положено. Тоном, более подобающим доброму дедушке, нежели пылающему праведным гневом клерику, он пояснил:

— Я был весьма озабочен тем, что в твоих жилах течет васпураканская кровь, величайший. Ересь на троне может привести к самым ужасным последствиям.

— Ты не должен испытывать никаких опасений на этот счет, — ответил Маниакис. Интересно, подумал он, что скажет отец, узнав, как легко я сделал выбор в пользу ортодоксальной веры? Без сомнения, что-нибудь достопамятное и весьма ядовитое. Но он ничуть не сомневался, что старший Маниакис не замедлит признать целесообразность такого шага.

— Это великолепно, просто великолепно! — Теперь Агатий буквально сиял. Его внезапное преображение напомнило Маниакису флюгер, мгновенно поворачивающийся вокруг своей оси в зависимости от того, откуда дует ветер. — Наверно, ты пожелаешь, чтобы я короновал тебя немедленно, величайший? — спросил патриарх.

— Меня вполне устроит, если это произойдет сегодня, но немного позднее, — ответил Маниакис. — Сперва я хотел бы разрешить другой важный вопрос.

Кустистые брови Агатия поползли вверх: как так? что может быть важнее имперской короны? Маниакис растолковал ему, какие требования выдвинула аббатиса Никея.

— Ты уверен, что именно таковы истинные намерения этих женщин? — требовательно спросил патриарх.

— Святейший, неужто я стал бы лгать по такому серьезному поводу, ставя под угрозу свои дальнейшие отношения со своим прелатом, когда он даже еще не успел короновать меня?

— Конечно нет, если ты достаточно мудр, — ответил Агатий. — Но кто сейчас может сказать, насколько ты мудр? Не расцени мои слова как недостаток должного почтения к тебе, величайший, да оградит меня от этого Фос! Но мы насмотрелись на куда более идиотские поступки за последние шесть лет.