Марш мародеров - Сергей Волков Страница 43

Хал, завернувшись в тент, безмятежно дрыхнет в корме «маталыги», на тючках ОЗК. Позавидовав нервной системе парня, Ник высовывается наружу, и тут тягач во второй раз резко останавливается.

Кустарник закончился. Метров через тридцать начинается широкий, ровный луг, уходящий вдаль, к проспекту Победы. Далеко слева, в дымке, высятся серые многоэтажки района Горки-2. Справа, тоже не очень близко, темнеет лес, а за ним громоздятся новостройки района «Солнечный город», некогда самого молодого жилого массива Казани.

А прямо перед «маталыгой» из земли торчит наискось вкопанный в землю и подпертый жердями столб, на котором висит привязанный за ноги голый человек. Мертвый человек. Вороны выклевали ему глаза, лицо почернело и распухло, на животе зияет огромная дыра, сочащаяся чем-то темным. Из дыры время от времени вылетают какие-то птички. Грязные руки мертвеца свисают почти до земли.

К столбу прибит кусок синего пластика, на котором черной краской значится:

СТОЙ! ОПАСНАЯ ЗОНА! ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН!

НАРУШЕНИЕ КАРАЕТСЯ СМЕРТЬЮ.

И вместо подписи внизу — осточертевший уже круг с буквами АК…

Вначале все пугаются. Юсупов отгоняет тягач назад, в заросли, глушит двигатель. Похватав автоматы, друзья вылезают на броню, тревожно оглядываясь. Камил, выпущенный «в пампасы», бегает туда-сюда, то задирая лобастую голову вверх, то что-то вынюхивая в траве. Потом пес запрыгивает на нос «маталыги», ложится в самой непринужденной позе и принимается выкусывать блох.

— Вроде никого, — глядя на собаку, неуверенно говорит Хал. — Камил не кипишует.

— Его сначала эта… убили, а потом повесили, — с дрожью в голосе произносит Юсупов, сквозь зеленое кружево листвы разглядывая казненного.

— Меня больше интересует — кто это сделал и зачем. — Ник тоже смотрит на повешенного.

Эн, тиская автомат, вздыхает и шепчет:

— Кто — понятно, там подпись есть. Зачем — тоже понятно. Твари они потому что.

— Это предупреждение всем — дальше ехать… или ходить нельзя.

— На разведку надо идти, блин, — высказывается Хал.

— А смысл? Если там блокпост или просто засада, то нас уже засекли. Это ведро с гайками, — Ник каблуком бьет по броне, — грохочет так, что в Кремле слышно. Причем в Московском.

— Не обижай машину, — очень серьезно говорит Юсупов и украдкой гладит нагревшуюся броню. — «Коробочка» у нас молодец.

— Ты ее еще поцелуй, блин, — недобро смеется Хал.

— Надо будет — поцелую, — с вызовом отвечает инженер.

— Хватит! — хлопает ладонь по люку Эн. — Не начинайте. Поехали дальше. Наверняка они уже в училище.

Хал отворачивается. В том, что пятый аковец ушел, он винит в первую очередь себя. Винит, но при этом никогда не признает свою вину вслух.

— И то верно, — еле ворочая прикушенным языком, соглашается Ник. — Вилен, заводи. Будем делать так, как решили.

— Камил, в машину! — кричит Хал собаке, но пес даже ухом не ведет.

— Камуша, — зовет Эн. — Давай, милый. Потерпи, скоро приедем.

Пес немедленно поднимается на лапы, спрыгивает с тягача и бежит к корме, туда, где находятся десантные люки МТ-ЛБ.

— Смотри, блин, какая у них любовь, — с плохо скрываемой завистью ворчит Хал и тут же снова начинает злиться: — Один с танком целуется, другая…

Эн реагирует немедленно.

— Заткнись. Эксо-эксо, Кэнди!

— И это не танк, сколько раз тебе повторять! — поддакивает ей Юсупов, забираясь в проем водительского люка.

Хал открывает рот, чтобы ответить обоим что-то очень резкое и грубое, но инженер перебивает его, обратившись к Нику:

— Эта… за пулемет сядь, что ли. На всякий случай.

— Так он же весь в консервационной смазке, не опробованный!

— У нас эта… выбора нет.

Открыв коробку с лентой, Ник с непривычки очень долго заправляет ее в пулемет. В армии на занятиях по огневой он делал это сотни раз — подполковник Новиков был мужиком въедливым и гонял связистов в хвост и в гриву. «Солдат — это, прежде всего, оружие, — любил повторять он. — Когда дойдет до дела, оружие должно стрелять».

Наконец, справившись с непослушной лентой, Ник опускает крышку ствольной коробки и ставит ПКТ на боевой взвод.

— Готов? — спрашивает инженер.

— Давай.

Пожужжав стартером, Юсупов запускает двигатель, дает обороты и гонит тягач далеко в объезд. Продрав через кусты, он выводит машину на луг и едет вдоль леса. Ник, упершись поясницей в жесткую спинку сидения стрелка, одной рукой крутит маховик поворота башенки, рыская стволом ПКТ из стороны в сторону, а большой палец другой держит на кнопке электроспуска, готовый в любой момент начать стрельбу.

Видно через мутноватую оптику башенного прицела плохо. Да чего там плохо — вообще ни черта не видно. Тягач постоянно подбрасывает, и Ник то лицезреет поголубевший небосвод, то зеленую мешанину травы, а один раз и вовсе «ловит» солнце и на несколько секунд слепнет.

Наконец, не выдержав пытку неизвестностью, он кричит Юсупову:

— Ну что там, что? Где мы вообще?

— Тихо всё. К проспекту Победы подъезжаем, — доносится сквозь рев двигателя в ответ. — Эстакада упала. Буду пробовать напрямик. Эта… держись!

Тягач ухает вниз и катится под уклон. Ник, вцепившись в рукоять маховика и коленями раскоряку упершись в стойки, молит всех богов, чтобы «маталыга» не заглохла, не перевернулась и вообще чтобы эта поездка поскорее закончилась.

В прицеле мелькает бурьянистый склон, раздается скрежет — Ник чувствует сильный удар по корпусу машины, — и тут же нос тягача задирается вверх. Юсупов прибавляет обороты до максимума, двигатель переходит на какой-то авиационный, реактивно-турбинный звук. Ник успевает удивиться — как же на войне люди, сидя вот в таких железных «коробочках», умудряются еще и стрелять, куда-то попадать, побеждать врага?

Тут подъем заканчивается и тягач выскакивает на бугристую равнину, поворачивает вправо и ползет в сторону многоэтажных жилых комплексов на улице Уныш. Ехать прямо к больнице, поглощенной золотистым сиянием, Юсупов не рискует. В сущности, он почти в точности повторяет тот путь, по которому ехал на велосипеде несколько дней назад к Танковому училищу.

Тягач застыл на краю старого котлована, заполненного водой. Глинистые склоны оплыли, обильно поросли травой, но на темной поверхности рукотворного озера не видно даже ряски.

— Темна вода во облацех, — бормочет Ник и поворачивает голову.

Небо окончательно проясняется и слева, далеко, за лесом и домами, хорошо просматривается столб жирного черного дыма — это горит танковое училище.