Тамплиеры. Книга 2. След варана - Варвара Болондаева Страница 43

— Можешь называть меня сеньор Варфоломей.

— Сеньор?! — с этим возгласом Великий Магистр прижал шпору к щеке хашишина. Кожа зашипела, и потянуло запахом паленых волос.

Сеньор Варфоломей пронзительно закричал и забился в державших его руках.

— Отведите его в карцер. Ключ отдайте мне. Завтра его прилюдно будут судить по Иерусалимским Ассизам. Самосуд нам ни к чему. Это — рыцарь-преступник.

— К позорному столбу на площадь!

Упирающегося Варфоломея увели. Аршамбо де Сент-Аман поднял брошенное оружие преступника:

— Какой странный меч.

— Это не меч, это сабля. Я видел такие несколько раз, но давно, у сельджуков.

— Как мог европеец перейти на сторону мусульман?

— Завтра мы это узнаем. И еще… с этого дня неукоснительно в дортуаре должен гореть свет. Это будет хранить не только целомудрие братьев, но и их жизнь.

Варфоломея бросили в каменный сарай, возможно, действительно раньше бывший темницей. Окон не было, а запирала его крепкая дверь с навесным замком и запором.

Утром, после праздничной литургии, Великий Магистр в сопровождении оруженосцев и четырех рыцарей с обнаженными мечами подошел к сараю. Дверь, цепляясь нижней гранью за камни, со скрежетом отворилась. Сарай был пуст. Бывший рыцарь Варфоломей-хашишин словно просочился сквозь стены.

Вскоре происшествие с хашишином забылось. В веренице хлопот и суеты по утверждению и регистрации Ордена мелькали годы, события, люди. Умер король Балдуин, его приемник Балдуин II еще больше благоволил тамплиерам. Южная часть королевского дворца окончательно закрепилась за рыцарями Соломонова Храма. Даже военные вылазки девяти рыцарей отошли на второй план. Но тайные исследования продолжались. Вести записи вызвался граф Гуго Шампанский, увлеченный древними знаниями больше всех. Каждый шаг делался вслепую, каждый талисман заставлял рисковать. Так чувствовали себя в старину лекари-испытатели ядов. Никто не знал, какую шутку выкинет с ним очередная фигурка. Как Змея забросит домой в Шампань или в спальню к забытой подруге. А может, сделает твое лицо как у менялы на монетном рынке — это случилось со вторым Годфруа.

Быстрее всего проявили себя талисманы, названные Ворон и Богомол. Первый показал Гуго де Пейену такие дали, что он поверил в достоверность найденных раньше карт. Второй — Богомол — сделал невидимым взявшего его Аршамбо.

Жоффруа Бизо утверждал, что со Львом ему легче сражаться. А своей отвагой он заражал других. С Пэйном де Мондидье и Роланом они успешно атаковали эскорт сарацинов из двадцати человек.

Когда же очередь дошла до талисмана Кролик, то чуть не случился скандал. Невинную на вид зверушку положил в карман Гундомар. И тут убеленный сединой рыцарь вдруг стал объектом женского поклонения. Что девицы и дамы! Стражник на дворцовых воротах вдруг прошептал благопристойному старцу, что тот очень мил и красив. После этого Великий Магистр от греха подальше отнес Кролика обратно в ларец, навсегда запретив братьям прикасаться к нему.

Но не все было так радужно. В марте 1120 года тамплиеров постигла беда. За две недели погиб один и тяжело покалечился другой оруженосец. Гюстав сорвался с обрыва Кедрона, Жозеф упал с коня. Первый погиб мгновенно, второй, оправившись, больше не мог ходить. Вся горечь была в том, что оруженосцы были опытными бойцами и служили при Храме Соломона с первых дней. По Гюставу служили заупокойные молитвы и раздавали милостыню за спасение его души. Жозеф так и остался на попечение Храма, читая за трапезой Жития святых.

Наступило лето, и в день апостолов Петра и Павла к Гуго де Пейену в слезах пришел Жоашем — тот самый сын ростовщика, что в пятнадцать лет сбежал из дома. За эти годы романтизм прошел, и Жоашем оставался при Ролане скорее из привычки. Денег ему не платили — оруженосцы работали за хлеб и кровать. Потому Жоашем время от времени впадал в ропот и подумывал перейти на службу к мирянам. Вынужденный жить с тамплиерами как монах, сквайр тянулся к обычным человеческим страстям.

— Великий Магистр, сеньор, я должен покаяться Вам.

— Ты согрешил, Жоашем? Почему не идешь в церковь?

— Мы же давали клятву. Примите исповедь, сеньор, иначе гореть мне в геенне.

— Ну, говори, Жоашем, все равно я узнаю правду.

— Те несчастные братья, Гюстав и Жозеф. Я играл с ними в кости.

— Играл в кости? Зачем? Ты не знаешь, как азарт развращает душу и отстраняет от молитвы ум. Вы играли на деньги?

— Да.

— Это провинность, Жоашем. Что еще?

— Они меня обыграли. На целых девять денье — все мои сбережения. Тогда я в сердцах крикнул: «Чтоб вас переломало, собаки». А потом так и случилось, сеньор.

— Ты проклял своих братьев, это тяжких грех, Жоашем.

— Это не я, сеньор. Верней, я всегда ругаюсь, но это его колдовство! После несчастий с братьями я вообще перестал носить его на теле! — трясущимися руками оруженосец полез в перекинутую через плечо сумку, извлек замотанную в тряпку вещицу и вытряхнул на стол.

На грубо обтесанную доску упал серебристый Варан.

— Он будто укусил меня, когда я кричал на ребят.

— Что-то подобное было раньше?

— Нет, никогда. Я таскал эту железяку полгода и только мучился от тошноты.

Оруженосец был прав. Гуго вспомнил, что еще в конце лета Варана отдали на хранение Жоашему. Ни сам Гуго, ни Рыжий Альбен, носившие Варана до оруженосца, так и не разгадали его смысл.

— Исповедайся священнику в зложелательстве и азартных играх. Про артефакт не говори ничего. Наши тайны не стоит выносить за стены братства. Имя Гюстава внеси в свой поминальник и до смерти за него молись. И смиряйся, друг мой, трудись до кровавого пота в оставлении страстей. Нет в этом мире ничего важнее спасения.

Отпустив оруженосца замаливать грехи, Гуго осторожно взял фигурку и отнес в зиккурат подземелья. Признаться, Варан по-прежнему пугал его.

Странно, но столь похожая на Варана ящерка имела совсем другие свойства. Сработала она не сразу, а почти через год, когда носивший её Пэйен де Мондидье попал в серьезную передрягу. Возвращаясь из Рамлы, он с обоими Годфруа попал в засаду в полутора лье от Иерусалима. Мощный удар копья выбил Пэйена из седла. После короткого, но яростного боя сарацины бросились в густые кусты, где ловить их было также трудно, как зайцев. Годфруа де Сент-Омер спешился и подбежал к Пэйену. Удивительно, но распростертый на земле рыцарь был даже не ранен. Копье, пробившее кольца кольчуги нанесло разве что кровоподтек. Но, главное, как вспомнил рыцарь, от Ящерки на шнурке в момент удара закололо грудь. Похоже, фигурка сохраняла жизнь. Позже, все смелее экспериментируя с артефактом, Пэйен вступал в бой в одной рубахе, лишь покрикивая от ударов стрел и мечей. С какой-то развеселой, лихой отвагой он выезжал к Иерихону, все еще бывшему в руках мусульман, или охотился на львов в одиночку. Под стенами Иерихона было сделано еще одно важное открытие — владелец Ящерки не страдал от огня. Можно было ходить по углям или брать в кузне раскаленные заготовки рукой — на коже даже не оставалось ожога. За это сам Пэйен предложил окрестить Ящерку Саламандрой — восточным духом огня, живущим в кострах.