Балдежный критерий - Уильям Тенн Страница 43

— Ты… ты им подошел?

— Да, подошел. Посол — Он-Из-Шойна, — произнес он с таким уважением, какого я прежде никогда не слышал, — сказал, что выбрал именно меня. Видел бы ты, как запрыгал Близел и другие марсиане, когда это услышали! А тебе теперь нужно вернуться на Землю. Близел так настроит твой пузырь, чтобы еда у тебя стала разная, какую сам пожелаешь. Нужно обо всем рассказать людям. Когда они начнут прилетать сюда регулярно, то смогут назначить другого здешнего консула, и если он подойдет Шойну и Марсу, то я смогу вернуться.

— Пухляк, а что, если мне никто не поверит?

— Не знаю, что тогда будет, — пожал плечами Пухляк, — Близел мне сказал, что если консул не сможет действовать достаточно успешно, чтобы протащить людей сквозь барьер в течение нескольких ризов, то они придут к выводу, что у него недостаточно интеллекта, чтобы гарантировать их интересы. Добейся, чтобы тебе поверили, Пол, а то я не знаю, что со мной станет, коли у тебя ничего не выйдет. Насколько я понял, люди здесь никого особенно не волнуют.

— Но с тобой пока ничего не случится?

— Я стану здесь сооружать нечто вроде города для землян, которые станут жить на Марсе. Если ты сумеешь направить сюда людей по правильным каналам, моей обязанностью будет проверить их полномочия, поприветствовать и объяснить ситуацию как человек человеку. Стану кем-то вроде официального встре-чалыцика.

Когда Близел кончил перенастраивать коробочки моего пузыря, он налепил на верхушке такое же цветное пятно, и я полетел домой. Обратный полет оказался весьма скучным, даже макрель по дороге сдохла. Еда оказалась разнообразной, так что я не утратил к ней интерес, но вся она имела какой-то мыльный привкус. Выходит, Близел и в самом деле не ровня тому зеленому типу из бухты.

Я приводнился в той самой точке, откуда мы взлетели — два месяца назад, как я потом узнал.

Ударившись о воду, пузырь растаял. Я не стал возиться с парусами шлюпа, а просто прыгнул через борт и поплыл к берегу.

Приятно было плыть не кругами, а по прямой.

Как оказалось, кое-кто уже хотел устроить нам символические похороны, но Эдна твердо воспротивилась и заявила, что, пока обломки шлюпа не найдены, она будет считать меня живым. И на все возражения отвечала, что мы с Пухляком, наверное, в один прекрасный день объявимся где-нибудь в Европе.

Поэтому, когда я вошел в нашу лавочку, она, будучи Эдной, лишь посмотрела на меня и поинтересовалась, где я был. Я ответил, что на Марсе. С тех пор она со мной не разговаривает.

Тем же вечером репортер из местной газеты взял у меня интервью и написал идиотскую статью, в которой с моих слов утверждалось, будто я основал консульства на всех планетах нашей Солнечной системы. Но я этого не говорил; я лишь сказал ему, что мой друг Пухляк Майерс сейчас исполняет обязанности консула Земли на Марсе.

Мой рассказ перепечатала одна из бостонских газет, подав его как провинциальный анекдот и снабдив юмористической картинкой. И все. С тех пор я чуть с ума не сошел, пытаясь убедить хоть кого-нибудь мне поверить.

Не забывайте, наше время ограничено: один риз, от силы два.

Поэтому для тех, кто еще заинтересован в космических путешествиях после всего, что я рассказал, повторю в последний раз: кончайте биться головой в барьер равновесных сил, сквозь который пробиться невозможно. Вам надо приехать к бухте Казуаров, взять лодку, выплыть в бухту и дождаться Того-Из-Шойна. Я помогу всем желающим, и можете не сомневаться, что Пухляк Майерс, когда дело дойдет до него, подтвердит, что вы с Земли, и выполнит все необходимые формальности. Но никаким другим путем на Марс и Венеру не попасть.

Для этого нужна виза.

До Планкета донесся негромкий окрик жены — она звала сына, их младшенького.

Отпустив с лязгом захлопнувшуюся за ним дверь, позабыв, что переполошит этим всех кур, он еще раз прислушался. Наверное, сложила ладошки рупором возле рта, чтобы никто больше не слышал, подумал он.

— Саул! Эй, Саул! Иди назад немедленно! Хочешь, чтобы отец побежал за тобой на дорогу? Саул!

Последний возглас прозвучал громче и явственнее, словно она отчаялась привлечь внимание малыша и одновременно не побеспокоить мужа.

Бедная Анна!

Аккуратно пробираясь между суетливыми, вечно голодными наседками к боковой двери, Планкет едва не наступил на одну из них. Наконец он выбежал за калитку и помчался бегом.

Из сарая доносились звуки детской возни. Прекрасно! А ведь обещали: «Мы последим за ним, не беспокойтесь». Вот и оставляй после этого.

— Саул! — голос женщины дрожал от волнения. — Саул! Отец уже идет! — Анна распахнула парадную дверь и, остановившись в проеме, крикнула вслед мужу: — Элиот! Не сердись, я себя неважно чувствую.

Да, с беременностью шутки плохи, тем более на шестом месяце. Ведь знает, сорванец, что мать не побежит за ним.

На полуобледеневшей тропинке, ведущей в огород, Планкет на секунду остановился отдышаться.

Да… Как все изменилось. Ведь несколько лет назад, когда Рандстетовские Тигры с ревом переваливались через насыпь, у него после внушительного кросса еще доставало сил вырыть небольшой окоп. От курятника до огорода и расстояние-то метров сто пятьдесят, не больше, а он — надо же! — чуть не задохнулся. И это при его-то прежней практике!

Малыш неторопливо наклонялся к палке, собираясь бросить ее увивавшемуся рядом псу. Канава, где Планкет обнаружил сына, находилась намного дальше запретной белой линии, прочерченной поперек тропы.

— Элиот, — опять позвала жена. — Ему же всего шесть лет. Он…

Планкет набрал в легкие побольше воздуха.

— Саул! Саул Планкет! — крикнул он. — Ну-ка, на старт, внимание… марш!

Он знал, что Саул не мог его не услышать. Нажав на кнопку секундомера, Планкет вскинул вверх сжатый кулак.

Малыш обернулся и, увидев поднятую отцовскую руку, сообразил, что секундомер включен. От неожиданности и испуга он выронил палку, но какое-то время словно еще раздумывал.

Восемь секунд. Наконец-то Саул побежал. Но почему так медленно? Растик резвился и прыгал, норовя проскользнуть меж ногами мальчика.

Анна подошла, остановилась рядом с мужем. Было видно, как нелегко дался ей этот путь. Посматривая из-под согнутого локтя мужа на стрелку секундомера, она неуверенно улыбалась, следя за выражением его лица. Не стоило ей выходить на улицу в ноябре, да еще в одном домашнем халате. Впрочем, пусть посмотрит — ей тоже полезно.

Планкет поглядывал на секундомер.

Минута сорок.

Радостный собачий лай звучал все отчетливее, но топота детских ног по-прежнему не было слышно.

Две минуты. Не успеет…

Горькие мысли накатили на Планкета. Вот оно, воспитание в этот суперпросвещенный век! Для того чтобы его шестилетний сын сумел выжить, отец вынужден прежде всего научить его быстро бегать. Именно с этой целью Планкет приобрел самый лучший секундомер, какой только мог себе позволить, — воспользовался, так сказать, последними научными достижениями…